Обет без молчания

Бетти уснула первой. Они все еще находились в гостиной — доедали остывшую пиццу, болтали, смеялись, целовались. Она сидела на Бориных коленях, потом легла, положила на них голову, закрыла глаза и засопела. Теплый воздух, что она выдыхала, приятно щекотал его голое пузо.

Боря решил отнести девушку в кровать. Но сам он, как ни странно, спать не хотел совсем, поэтому прихватил дневник Либе, который дочитал только до половины, поднял Элизабет на руки и направился к лестнице. Она что-то пробормотала и ткнулась носом в его шею. Теперь теплое дыхание щекотало ее.

Боря поднялся на второй этаж, уложил Бетти в кровать и накрыл одеялом. Сам он сел у окна, за которым шелестели листья клена. Он чуть поднял раму, чтобы слышать лучше и вдыхать аромат влажной после дождя земли, прелой травы…

Того октября, который так обожала Либе.

***

Убийца был рад тому, что закончился дождь. Он навевал уныние.

В жизни и так мало радости, а тут еще эта мрачность, влажность, раздражающее кап-кап по крышам и подоконникам.

Еще его бесило то, что жертва никак не хочет умирать. Сидит себе, болтает, активно жестикулируя, а должен бы упасть на спину, скрючиться и онеметь. Фридрих Хайнц не заставил себя долго ждать. Он умер меньше чем за минуту.

Но то дряхлый дед, а сейчас жертва молодая, свежая, здоровая. И убивают ее несколько иначе. Старик через табак смерть принял, а тот, кому уготован мучительный конец, не курит. Пришлось импровизировать…

— Что-то мне нехорошо, — порывисто выдохнула жертва, схватившись за грудь.

— А ты приляг, — подсказал убийца. — Погода такая, что скачет давление.

— Нет, оно тут ни при чем… У меня сердце заходится.

— Странно…

И это действительно было так. Главный орган отказывал одним из последних.

Жертва упала на спину, замерла, будто ее покрыли жидким азотом, и тело заледенело.

— Ты… — просипела жертва. — Ты меня… убиваешь? — это последнее, что она могла произнести.

И услышала в ответ:

— Прости. Я не со зла.

Часть третья

Прошлое.

Не могу сказать, что я не жила полной жизнью, находясь в разлуке с Клаусом.

Первое время, да, страдала ужасно. Ждала писем. Те, что приходили, зачитывала до дыр. Много плакала. Плохо училась. Почти не улыбалась. Мучилась мигренями. В неограниченных количествах поглощала шоколад. Жирела, чем беспокоила маму. Решив, что я беременна, она отвела меня к гинекологу. Тот успокоил, сообщив о том, что я нетронута. Тогда я мысленно поблагодарила Клауса за его благородство и дальнозоркость.

Летом меня отправили в Артек. Там я воспряла духом, похудела, загорела и обзавелась новым другом Захаром. Он тоже был сыном военного, жил в Москве, и мы отлично ладили. По возвращении домой продолжили общение, к огромной радости мамы. Но не только я ничего не испытывала к парню, но и он ко мне. Захар тоже был влюблен, но безнадежно — в артистку Клару Лучко.

Мы дружили с ним до тех пор, пока Захара не отправили в армию. Я в то же время поступила в МГИМО, естественно, на кафедру немецкого языка.

Я легко училась, веселилась, знакомилась с новыми людьми, в том числе с парнями. Некоторым даже позволяла за мной ухаживать. У женщины должны быть поклонники. Цветы, комплименты, флирт — это необходимо ей, как вода цветку, иначе завянет. И я, хоть и не давала никому надежды, не отшивала тех, кто был мне симпатичен.

Был среди них один, кто по-настоящему зацепил. Его звали Суреном. Очевидно, меня тянуло на кавказских мужчин (если вспомнить Алмаза), а этому представителю армянского народа не было равных. Лучший студент, красавец, спортсмен. За ним бегали все девочки и некоторые преподавательницы. А я — нет, поэтому, наверное, он и остановил свой выбор на мне.

Мы проводили много времени вместе и, по мнению большинства, идеально друг другу подходили. Внешне совершенно точно. Даже я не могла этого не замечать: он большой, сильный, как-никак штангист, жгучий, говорливый, смешливый, а я худенькая, белокожая, спокойная. Сурен, как потом оказалось, рассматривал меня в качестве будущей супруги, поэтому и вел себя со мной по-джентльменски. И мне нравилось это, как и многое в нем. Не скажу, что я влюбилась, но увлеклась.

Новый год мы отмечали вместе в большой компании. Было весело, интересно. Я выпила немного шампанского — Сурен уговорил. После нашей попойки с Клаусом меня целый день выворачивало, и я зареклась употреблять спиртное. Лучше лимонад. Но в тот Новый год вместо него в моем фужере пузырилось шампанское. Я захмелела, и мы поцеловались! По-настоящему, а не как раньше: чмок-чмок в щечку.

У Сурена были мягкие губы и щекочущие усы — мне по-прежнему нравились мужчины с растительностью на лице. Он умело целовался, приятно пах коньяком и горьким шоколадом. Но, несмотря на все это, я не получила никакого удовольствия. Отмечала, что технически все исполнено прекрасно, и нет ничего, что бы отвратило, но отстранилась через несколько секунд и вытерла рот рукой. Не демонстративно — тайком, чтобы не обидеть.

— Что-то не так? — спросил Сурен.

— Прости, но я не могу.

— Не можешь… что? Я не пытаюсь тебя соблазнить. Мы просто целуемся. В этом нет ничего дурного.