Обезьяна приходит за своим черепом

- Ах, какая сволочь этот Гарднер! - сказал он задумчиво. - Ах, какая сволочь! Вы знаете, Ганка, он только кажется ограниченным, а на самом деле он очень умный, он умнее всего гестапо. Он знает, что врать и как врать, и вот на этом, именно вот на этом, они действительно могли бы поймать какого-нибудь юнца.

- А вас? - спросил Ганка.

Он спросил потому, что последние слова Войцика для него прозвучали так: "Но меня, сударь, вы и на этом не поймали бы".

- А меня... - в раздумье повторил Войцик и остановился. - Нет, то есть, может быть, да... То есть, конечно, нет. Но это не потому, что я не поверил бы вам, - возможно, поверил бы, и даже конечно поверил бы, но записку и адреса не дал бы. Он еще подумал.

- А когда вас должны выпустить?

- Да я ведь не знаю, выпустят ли, - сказал тускло Ганка. У него опять начала болеть голова и становилось душно и мутно. - Он сказал мне: "Сегодня или завтра отпустим".

- Понятно! Выпустят, Ганка, обязательно выпустят! Вы им теперь нужны... - Он криво усмехнулся. - А вот Людовика-то Дофинэ, очевидно, уже...- он не договорил и щелкнул себя по затылку.

Ганс посмотрел на него с удивлением.

- Вы меня не так поняли, - сказал он. - Какой Людовик Дофинэ? Никто со мной, кроме Гарднера, не говорил. А Дофинэ и на свете-то не существует.

- Не существует? - переспросил Войцик. - Да, теперь, конечно, уже не существует. Раз Гарднер вам назвал его фамилию, значит, больше его не существует.

- А разве?.. - начал Ганка испуганно.

- "Разве он был?" - хотите вы спросить. В том-то и дело, что был... И университет окончил, и сторонником народного фронта был, и работал следователем в гестапо но нашему поручению. Видите, все это Гарднер учел вполне трезво. И если ошибся, то только в одном.

- В чем же? - спросил Ганка.

- В том, что ни адреса, ни письма я вам все-таки не дам.

- Вы не доверяете мне по-прежнему? - спросил Ганка после некоторого молчания.

- Нет, не по-прежнему! - ласково улыбнулся Войцик и дотронулся до его руки. - Теперь я не доверяю вам больше прежнего, потому что знаю, что вы непременно попадете опять в руки Гарднера.

Войцик откинулся на стену и закрыл глаза. Вид у него был очень утомленный. Так прошло много времени. Потом он провел рукой по лицу, посмотрел на Ганку и улыбнулся.

- Да, - сказал он. - Это уже все. Кто-то выдает, и умело выдает. Что, вам велели с моей запиской сейчас же прийти к ним?

Ганка покачал головой.

- Нет, просто сказали, чтоб я выполнил как можно лучше ваше поручение и больше ни о чем не думал.

- Умно! - усмехнулся Войцик. - И умно, и дальновидно! Чем дальше знакомлюсь с Гарднером, тем больше отдаю ему должное. Ясно, что он серьезно рассчитывает на вас, и какое счастье, что он ошибается. В этом и есть залог его гибели, Ганка!

- Господи! - крикнул Ганка и бросился к Войцику. - Если бы вы только знали... Если бы вы только знали, что я сделал, подписав эту подлость... Я же... я же погубил профессора! Он не выдержит, когда увидит мою подпись рядом с подписью Ланэ, и если бы вы знали еще...

- Знаю, все знаю, голубчик, - ласково сказал Войцик. - И не рассказывайте мне ничего больше, не надо, я и так все понимаю.

Ганка встал, провел рукой по лицу и тяжело сел опять на табуретку.

- Что же мне делать? - спросил он тихо и как-то исступленно.

- Теперь я вас спрошу: как вы считаете, они вас действительно выпустят? - спросил Войцик, что-то соображая.

- Да, если соглашусь и дальше поддерживать декларацию, которую я подписал.

- Отлично! - Войцик дотронулся до плеча Ганки. - Обещайте все, что угодно, подпишите еще десять деклараций. Если подписали одну, остальные уже не имеют значения, но выходите обязательно - вы будете нужны. Вы очень будете нужны, и если меня не расстреляют сегодня же...

- Как? - вскочил Ганка. - Но Гарднер мне говорил совсем другое. Я даже так мог понять, что они вас не считают даже особенно опасным преступником.

- Конечно, они хотели вам это внушить, - опять улыбнулся Войцик. Нет, Ганка, они отлично понимают, сколько я стою, и если я не передал вам записку, значит делать им со мной нечего. Понимаете?

- Да, - сказал Ганка. Что-то давило грудь и не давало свободно говорить. Снова начинала болеть голова. - Да, - повторил он и сам услышал свой голос со стороны, как будто бы говорил не он, а кто-то третий, находящийся с ним рядом. - Я понимаю вас, и раз вы...

- А раз со мной больше нечего делать, значит, надо меня как можно скорее... ликвидировать! И как можно скорее! А то я, пожалуй, сумею найти способ предупредить товарищей как-нибудь иначе. Каждый прожитый мною день повышает на это шансы. Понятно?

Ганка кивнул головой.

- А через вас я все-таки ничего передавать не буду и никакого адреса не назову... Но вот что, Ганка! Если вы можете выбраться, то выбирайтесь, вот и все. И обязательно запомните про Людовика Дофинэ. Это очень важно.

- Вы железный человек, - сказал Ганка, - и, знаете, я это понял почему-то еще тогда, когда мы играли с вами в шахматы. Такие только и нужны в наше время. А я...

- А вы? - спросил Войцик. - Вы какой?