Объясняя постмодернизм

Однако первый удар, пришедшийся на февраль 1956 года, имел самые разрушительные последствия для будущего левого социализма. В «секретном докладе» к Двадцатому съезду Коммунистической партии Советского Союза Никита Хрущев сделал сенсационное признание о преступлениях сталинской эры. Во имя будущего социализма Сталин подверг миллионы своих граждан пыткам и нечеловеческим лишениям, миллионы были казнены или сосланы умирать в сибирские трудовые лагеря. То, что игнорировалось как капиталистическая пропаганда, теперь было признано страшной правдой самим лидером социалистического мира: передовое социалистическое государство было виновным в ужасах непредставимого масштаба.

Шокирующие признания Хрущева стали причиной морального кризиса среди левых социалистов. Могло ли это быть правдой? Или можно ли было надеяться на то, что Хрущев преувеличивал или откровенно лгал, чтобы набрать политический вес? Или, к еще большему ужасу социалистов, лидер социалистического мира стал марионеткой ЦРУ, пронырливым агентом капиталистического империализма? Но если признания Хрущева были хотя бы отчасти правдивы, тогда каким образом такие ужасы могли произойти при социализме? Возможно ли, что в самом социализме были некоторые изъяны? Нет, конечно нет. И потом, что делать с этими самодовольными ненавистными капиталистами, которые со злобой говорят: «А мы вас предупреждали»?[269]

В крайне левых кругах возникли разногласия, связанные с ответом на разоблачение – либо Советский Союз не был социалистическим идеалом, либо Хрущев был предателем по какой-то причине. Некоторые отчаянные истинные приверженцы социализма придерживались мнения, что Хрущев предал свою страну и что в любом случае действия Сталина, что бы он ни делал, не отражали сущности социализма. Со временем, когда стали появляться другие сведения о жизни в Советском Союзе, подтверждающие в мельчайших деталях то, что сказал Хрущев, такой линии защиты социализма стало труднее придерживаться. «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына, изданный на Западе в 1973 году, был широко известен и резко осуждал советский режим. Книга Солженицына опиралась на обширные исследования и собственный опыт Солженицына, который провел восемь лет в трудовых лагерях за преступление, состоявшее в написании в 1945 году письма с критикой сталинского режима.

Так как стало невозможно верить в нравственность Советского Союза, падающее число истинных приверженцев социализма сменили своего кумира, сначала на коммунистический Китай под руководством Мао. Но потом, в 1960-е годы, в Китае были раскрыты еще более ужасные преступления, включая 30 миллионов смертей между 1959 и 1961 годами. Потом Куба стала большой надеждой, затем Вьетнам, Камбоджа, затем, в конце 1970-х годов, Албания, а в 1980-е Никарагуа. Но факты и разочарования накапливались, нанося сокрушительный удар по способности социализма притязать на моральный авторитет.[270]

Пример сводных данных воспроизводится в приведенной ниже таблице, которая сравнивает либерально-демократические, авторитарные и тоталитарные правления с точки зрения их уровня гуманности – по числу собственных граждан, убитых этими правлениями.

Таблица 5.4. Количество смертей от демоцида[271] ПО СРАВНЕНИЮ С КОЛИЧЕСТВОМ СМЕРТЕЙ от международных войн, 1900-1987

Ячейка «Тоталитарные / Убиты собственным правительством» включает от 10 до 12 миллионов человек, убитых немецкими национал-социалистами в период 1933–1945 годов. Вычитая эту цифру из 138 миллионов, а также вычитая несколько миллионов человек, убитых разными тоталитарными режимами, мы получим такой результат: более 110 миллионов человеческих жизней были на совести правлений стран, которые руководствовались принципами левого, прежде всего марксистского, социализма[272].

За исключением истинных приверженцев социализма, немногие крайне левые социалисты стали ждать конца 1950-х годов, чтобы увидеть новые страшные данные. Во Франции, например, большинство французских интеллектуалов, включая Мишеля Фуко, вступили в коммунистическую партию в 1950-х годах или по крайней мере стали сильными приверженцами коммунизма, как Жак Деррида. Фуко был недоволен самоуничижением, которого требовало членство в партии: «Быть вынужденным признать факт, который совершенно не заслуживает доверия… было испытанием по отрицанию собственного „я“ и поиском возможности стать „другим“»[273]. Поэтому, как писал Деррида, многие стали откалываться: «Для многих из нас относительный конец (я подчеркиваю, что именно относительный), – относительный конец марксистского коммунизма не был связан с недавним крушением СССР и всего, что с ним связано. Все это началось – это, несомненно, дежавю, это уже было, – в начале 1950-х гг.»[274].