Ашта держала в руках глиняный горшок, и на секунду Ати показалось, что сейчас она его выронит. Но нет. Медленно, осторожно та обернулась. Высокая в молодости, но будто притянутая землей с годами, удивительно основательная, с гордой осанкой и низким узлом белых волос. Молча посмотрела на него. Ати вспомнил, что в детстве боялся ее, этой властной, сдержанной женщины. И пусть теперь вырос, обязать к ответу, реши она промолчать, не сумел бы.
- Значит, он-таки вернулся, - проговорила Ашта и опустила тяжелые, мучнистые веки. Поставила горшок и обняла себя руками. Жестом не утешительным - как будто возвела вокруг крепость. Высокие стены, узкие бойницы, осадой не взять.
Так они и стояли, и закат золотил стену кухни.
- Палка там, где он просил ее спрятать. В семейной вашей гробнице, над самой притолокой. Если никто не взял, так и должна быть там. Но да кто возьмет в таком месте?
Так вот почему дядя просил хоронить его именно там, а не где-то. Ати кольнуло запоздалым разочарованием. Никто не обманывал его, но как же складно было несказанное.
- Спасибо тебе.
Сказав так, уйти, однако, не смог.
- Почему ты помогала ему?
- А почему вы ему помогаете? Почему люди делали то, о чем он просил? Потому что он это умел. Уговорить. Сделать так, чтобы любой согласится, даже если сначала не хочет.
И все же в ее грозных словах Ати не чувствовал осуждения. Как будто частью себя это она уважала.
- Ты знала его? Каким он был?
- Я знала его, - кивнула Ашта. - Это других можно не знать, сколько лет ни служи в доме, а он, хоть жил тут недолго, запомнился всем. Хозяин и он, пусть и братья, а разные очень. Лайлин и за местного бы сошел. Столько думал о себе, и гордости столько. А он и собой хорош был еще, и ученый. Думал, многое в жизни получит. Неудивительно, что госпоже приглянулся.
Ати не поверил услышанному. Так холодно, с таким подозрением говорила о Лайлине мать, так настойчиво просил Лайлин не беспокоить ее. В этот раз тоже: "Только, молю, не говори ничего надми".
- Тем более, что хозяин часто бывал в отъезде, - добавила Ашта и крепче скрестила руки на груди. Стены, бойницы и глубокий ров. Больше ничего не сказала - да будто и не собиралась никогда говорить. Это, впрочем, не устроило Ати.
- Что ты имеешь в виду, Ашта? - тихо спросил он.
Но она только смотрела в ответ: старая женщина, которая скоро покинет свой пост. Долгая жизнь не оставила в ней ни капли страха. Да и как решился бы он ее запугать? Ту, что служила их дому.
- Ашта?
- Госпожа Меана ладила с Лайлином... хорошо. - Произнесла, наконец, та. Негодование в ее голосе было придавлено грузом лет, и все-таки вес этот не оказался достаточным. - Только потом их дружбе пришел вдруг конец. Лайлин отправился путешествовать - его, де, всегда манила дорога. А госпожа больше ни словом его не вспоминала. Это все, что я могу рассказать. Сказать больше - уже будет домысливать.
- Спасибо тебе еще раз, - кивнул Ати.
Развернулся и вышел.
Муторное послевкусие этого разговора все бродило в нем, когда он наказал возничему ехать на кладбище. Ати было, впрочем, чем отвлечься от мыслей. Некрополь раскинулся за чертой города, и просторные его поля простирались далеко. Могилы и гробницы, множество статуй: скорбных, но и задумчивых, радостных даже. В густеющих сумерках Ати прошел через них, вспоминая. Он не был здесь, сколько? Почти десять лет? Родители кладбище посещали, но детей с собой не брали, и посещали, очевидно, нечасто.
Это он понял, когда, заплутав не раз, вышел к нужной гробнице. Маленькая надстройка с уставленным старыми подношениями алтарем обрывалась пыльной лестницей, и Ати долго перебирал ключи, пока - с третьей попытки, с трудом - не провернул один. Наведывались ли сюда гробокопатели? Похоже, что нет. А если и наведывались, то замкнули за собой дверь.
Отец был первым из его рода, кто поселился в Фер-Сиальце, и гробница содержала в себе пока одно всего захоронение. Оставив дверь позади открытой, чтобы проникал свет, Ати подошел к надгробию своего брата Нани. Наринех, каким он его помнил, был весёлым и бойким. Ати нравилось, как тот вечно его отвлекал. Остальные братья были и старше, и занимались своими, взрослыми, делами. Наринех же, казалось, мог играть вечно - за что бывал часто наказан.
А ведь именно ему предстояло стать зароком и провести жизнь при храме. Судьба, мало кому подходящая меньше. Что ж, жребий перешел к другому. Коснувшись камня саркофага, Ати обернулся к двери.
Что, если посоха уже нет? Столько всего могло произойти за два года. И, однако, он был там. Лежал на тонком выступе притолоки, покрытый пылью и сам будто истлевший.
Ати хорошо помнил, как Лайлин шёл с этим посохом к дому. Таким понятным казалось тогда желание болящего опереться. На пропажу внимание Ати обратил, но искать, конечно, не стал. Ведь это была просто палка - и палкой посох остался, когда он сжал на нем пальцы теперь. Обычное дерево, обструганное бедняком, чтобы была помощь в пути. Но получалось, что дядя заключил в него нечто куда большее.