Обязан побеждать

Внезапная и мощная огневая атака ошеломила врага. Командир для верности метнул в броневик гранату и, не дожидаясь взрыва, схватил свой верный «дегтярь» и ударил бронебойно-зажигательными по бензобаку первой машины, оказавшейся от него немного выше наискосок в нескольких метрах. Он отчетливо видел этот бензобак, прошитый пулями, и в ту же секунду перенёс огонь на бензобак второй машины и слышал, как ухнул бензин, обдавая жаром и его, а тенты грузовиков вспороли пулемёты Степана и Крушины. Ниже сначала ахнули две гранаты, затем загавкали немецкие пулемёты в руках Ботагова и Никиты – добивают уцелевших от гранат мотоциклистов. На секунду взглянул туда, увидел опрокинутые коляски. От таких стрелков не уйдешь, не спасёшься, причём огонь почти в упор. Через паузу услышал, как пули нижнего секрета впились в грузовики. Пулемёты рвали с обеих сторон тенты машин, охваченных пламенем от взрывов бензобаков. Чадный дым захлестнул грузовики, заклубился над дорогой грязными султанами. И все же командир почувствовал неладное. Таня била из своего автомата по броневику, лежащему на правом боку и днищем в их сторону.

– Костя, там остались живые! – крикнула она.

Белухин молниеносно отреагировал: схватив трофейную с длинной ручкой гранату, он бросил её через машину. Она, ударившись о землю, несколько секунд лежала куклой, затем взорвалась, окутав броневик пылью и землей.

Пулемёты продолжали работать с обоих сторон около минуты.

– А-а, не нравится! Это вам не безоружную женщину истязать, не безоружных стариков стрелять! – раздался над боем мощный неистовый бас Никиты Ивановича, вставшего во весь рост, всаживая пулю за пулей в грузовик. Он кричал что есть мочи, и голос его долетел до лейтенанта, и того удивило, что он и его бойцы дрались молча, с великим настырством и остервенением, а этот, можно сказать, в истерике изливал свою накопившуюся ненависть к врагам не только меткими пулями, но и голосом, всем своим существом. Такого не покорить! И хотя пулемёты соседей смолкли, он продолжал бить уже в мертвецов, не в силах остудить свой праведный гнев. И осекся, когда кончились патроны. Он повернулся к сержанту и виновато, извиняющимся тоном сказал:

– Прости, сержант, не сдержался.

Ботагов подошёл, похлопал по плечу Никиту Ивановича:

– Всё правильно, отец, патроны только надо беречь и себя. Пошли, осмотрим врагов: нет ли живых, соберём трофеи. Сухой паёк реквизируем. Что-то я чертовски проголодался. – На его разукрашенном йодом лице озорно горели молодые серые глаза.

– Отбой атаки, осмотреть место боя! – раздался зычный голос командира.

Бойцы вышли на дорогу с оружием навскидку. На месте осталась только Таня. Закрыв ладонями лицо, она некоторое время сидела зажмурившись, ещё раз переживая перипетии боя, вздрагивая от одиночных пистолетных выстрелов.

– Командир, – услышала она голос сержанта Ботагова, – водитель броневика жив, видимо, только контужен.

– Как офицер?

– Убит наповал.

– Вытаскивай водилу из броневика, допросим. Товарищ Таня, иди сюда, окажи помощь.

Татьяна энергично поднялась, подхватила свою сумку, автомат и заторопилась на зов. Водитель, извлеченный из броневика, лежал на обочине дороги и судорожно хватал ртом воздух, из правого уха тянулась струйка крови, в светлых глазах с рыжими ресницами Таня не увидела страха. Напротив, между вздохами она уловила ледяной холод с затаенной злобой. Может потому, что он молод, получил хорошую муштру оголтелых нацистов и не знал глубину жизни.

– Что скажешь, товарищ Таня?

– Контузия средней тяжести, но он в сознании и смотрит на нас с ненавистью.

– Так, – присел на корточки лейтенант, и на немецком: – Как мы вас чесанули?

– Локальный мизерный успех, – с трудом выговаривая слова, по-змеиному зашипел его голос. – Не вы нас, а мы вас! Гудериан стоит под Москвой, вас ждёт полный разгром!

– У нас есть пословица: каждый кулик хвалит своё болото. Ты хвалишь свою армию, я – свою. Это нормально. Мы вас били всегда. Разобьём и теперь.

– Руки коротки.

– Я сохраню тебе жизнь, чтобы ты увидел, как наши руки разнесут ваш батальон грабителей в поселке Рулиха. Правда, батальона там уже нет. Часть его вместе с гауптманом – уже мертвецы.

– Случайность. Наш батальон будет продолжать пополнять пищевые запасы фюрера русским хлебом и мясом. У меня в сухом пайке шпик, он не из Германии, а сделан здесь рабами Рулихи. Салом забит огромный склад и ждёт отправки доблестным войскам. Сунешься уничтожать – тебя отправят к праотцам.

Подошли Степан и старший сержант Крушина, под завязку нагруженные трофейным оружием. Остановились, прислушиваясь к разговору. Командир взглянул на них, и на нервном лице Крушины увидел встревоженные и вместе с тем настороженные беспокойные глаза. «Неужели понимает наш разговор?» – мелькнула мысль. У Степана же весь его вид говорил о неподдельном интересе к пленнику и его допросе. У Никиты на открытом и озлобленном лице написаны ненависть и любопытство, у Ботагова – спокойное, но колючее удовлетворение. Командир приказал: