Обязан побеждать

Каждый знал, что их ожидает трудное будущее, но каждый верил в свою звезду, а она пока не мерцала даже тусклым светом мирной жизни.

Нести тючки вскоре оказалось невмоготу. Это почувствовал даже Белухин. Он остановил группу и предложил устроить схрон, от которого поначалу отказался на посадочной площадке.

– Недалеко отсюда есть кордон лесника. Сейчас он пустует: старик умер в прошлом году. Возле него, чтобы не плутать, можно оставить часть вещей, – сказал Степан.

Командир согласился. Передохнули с получасовой дремотой. Сказывались волнение в ожидании самолёта и бессонная ночь. Бодрствовала радистка, заявившая, что перед полетом хорошо выспалась. Час спустя, уже на рассвете, Степан вывел их на окраину пустыря, на котором стоял приземистый дом из почерневшего от времени кругляка, чуть в стороне высился журавль с ведром над колодцем. Лейтенант приказал группе залечь, а он проведёт разведку.

Дом оказался обитаем. Брезжил синевой рассвет. При тусклом свете Костя увидел под навесом желтые листья кукурузы. Висело несколько связок сушёных грибов и кукурузных початков. Тут же поленница давно колотых берёзовых дров. Стоял сарай с полыми дверями, куча старого навоза от скота, который держал лесник. Заглянул в него – пусто. Вернулся к дому. На небольшое окно с треснутыми стёклами падал утренний солнечный блик. Костя приник к окну, всмотрелся. В полумраке угадывалась русская печь, стол с лавкой. На полке кое-какая посуда.

В комнате на полу вповалку и на широком топчане спали дети, две женщины и мужчина, прикрытые байковыми одеялами. Беженцы!

Костя непроизвольно присвистнул, вернулся к своим.

– В доме беженцы с детьми, – мрачно сказал он. – Думаю, голодают.

– Надо накормить! – торопливо сказала Таня.

Быстро вставало туманное утро. Группа прошла к дому. Лейтенант, успевший надеть поверх немецкого кителя свитер, маскхалат с самолёта, как Степан и Таня, вскочил на невысокое крыльцо, постучал в двери сеней.

– Кто там? – раздался испуганный женский голос.

– Не бойтесь, русские партизаны. Откройте, поговорить надо, – ответил Белухин.

Через минуту дверь в сенях бесшумно отворилась, и партизаны увидели изможденную голодом и страхом средних лет женщину в платке и длинном платье. Босая. Она вся съёжилась, подперев подбородок сжатыми кулачками, не ожидая от встречи ничего хорошего. И выглядела в эту минуту на все полста лет. Разглядев на пилотке командира красную звездочку, у Тани санитарную сумку, на её страдальческом лице заиграла жалкая улыбка.

– Проходите в дом, только дети спят, – негромко сказала женщина. – Беженцы мы.

– Я вижу, и хочу вам хоть чем-то помочь. – Константин не спешил проходить в дом.

– Чем же? – как стон раздался вопрос.

– Хочу узнать, кто вы, откуда? И накормить!

Бедная женщина всплеснула руками, обернулась на шаги. За ней стоял мужчина в добротном, но помятом чёрном костюме, бородатый и пожилой.

– Если у вас к нам интерес, то не стоит тревожить детей, давайте поговорим на дворе. – Он неторопливо обошёл женщину, спустился с низенького крыльца в две ступеньки, за ним – Костя. – Что вас интересует?

– Вижу беженцы? Откуда?

– Из Славгорода. Я – заведующий детским домом. Ждали машины для эвакуации детей. Задерживали. Старшая группа ребят – будущие семиклассники – не стали ждать, собрались и ушли загодя. Наконец дали машины. В пути налетели стервятники, стали бомбить, хотя на кабинах – красные кресты. Во вторую машину с ребятами средней группы – угодила бомба. Разнесла всё вдребезги. Нашу обстреляли, убили шофера, мою жену. Остались живы тринадцать человек. Я, две воспитательницы и десять малышей. Шли пешком несколько дней. У всех рюкзаки с небольшим припасом продуктов и одеждой. Немцы загнали нас в лес. Шли наобум и оказались здесь с середины августа.

У мужчины выступили скупые слёзы, говорил он с трудом, вспоминая недавнюю жуткую трагедию и своё потрясение от гибели детей и жены, и видно было, что он до сих пор находится под воздействием жестокого события, и теперь всеми силами борется за то, чтобы не разразилось не менее страшное – смерть детей от голода. Начинал он говорить плавно, почти без напряжения, а закончил едва шевеля языком в пересохшем рте. Костя торопливо отстегнул с пояса фляжку, отвинтил крышку и подал заведующему. Тот молча, но с благодарностью кивая, взял фляжку дрожащей рукой, сделал насколько судорожных глотков, остановился, отпил снова, немного успокоился.

– Что же вы намерены делать дальше? – спросил Костя, возвращая фляжку в обычное место. – Впереди зима, а у вас, судя по всему, нет продуктов питания.

– Продукты кончились давно. Третья машина с завхозом и багажом неизвестно где. Мы собираем грибы, сушим. Окрест, какая ягода была – обобрали. Когда бежали от фашистов, наткнулись на кукурузное неубранное поле. Оно в пяти километрах отсюда. Ходим, берём початки, заготавливаем на зиму. Парим початки в русской печи. Варим грибные супы. Тем и живём.

– На одной кукурузе да грибах разве можно прозимовать? – воскликнула Таня, поражённая бедственным положением беженцев.