Пришло время в девятнадцатый раз отсрочить Кондрату представление его научной работы, смотрят, а он стал как-то очень уж странно передвигаться по институту. То, бывало, ходил, как все люди. А сейчас все норовит никому не казать своей спины. Скинет у себя в кабинете пальто в одиночку, чтобы никто не видел, и передвигается куда надо, прижимаясь спиной к стенке.
Мало ли какие странности у научных сотрудников случаются!
Привыкли и к Кондратовым странностям. Перестали обращать внимание.
Только как-то поднялся внезапно на улице сильный ветер. Ка-ак хлопнет форточку! Стекло брызнуло, зазвенело.
Обомлел Кондрат с перепугу, кинулся наутек.
И тут все вдруг замечают, что у Кондрата сзади болтается хвост. Темно-рыжий. Мохнатый. С кисточкой. Торчит из штанов сквозь специальную прорезь.
Конечно, моментально вызвали «неотложку».
Осмотрели доктора Кондрата, покачали головами. Дескать, процесс зашел у пациента слишком далеко.
Объясняют:
– Что верно, то верно: время, труд превратили обезьяну в человека. А от безделья, оказывается, получается наоборот: человек на наших глазах превратился обратно в обезьяну. И наша наука медицинская в данном случае бессильна. Теперь уже совсем скоро Кондрат начнет шерстью обрастать.
Ах ты, боже мой, скандал какой!
Отвезли Кондрата в зоопарк, поместили в персональную клетку. Все-таки бывший кандидат наук…
Теперь каждый может его там увидеть: третья обезьяна справа.
Печальная такая.
Еще бы! Превратиться в обезьяну за два года до пенсии!
Про Ахмета
Будто бы не в нашем царстве, не в нашем государстве жил в стародавние времена один научный сотрудник. Астроном. По имени Ахмет. И будто бы тот Ахмет придумал, как гасить небесные светила. По представившейся чрезвычайной надобности.
Прослушал про это тамошний султан, велел доставить Ахмета пред его ясные очи.
Доставили.
– Ты, – султан спрашивает, – тот самый Ахметка, который якобы умеет гасить небесные светила?
– Тот самый, ваше султанство. Но только не якобы, а на самом деле придумал, как гасить небесные светила по представившейся, конечно, чрезвычайной надобности.
– А ну, – султан говорит, – погаси-ка мне во-о-он то светило!
И ткнул пальцем в небо.
– Ваше султанское величество! – побелел прямо-таки Ахмет. – Зачем понапрасну светила переводить? Ведь только по представившейся чрезвычайной надобности!..
– А мое пожелание – не чрезвычайная надобность?.. Гаси, сукин сын, сию минуту! Или мой меч – твоя голова с плеч!..
Делать нечего. Сбегал Ахмет под конвоем к себе домой за надлежащим инструментом, что-то такое с тем инструментом проделал и докладывает:
– О мудрейший отец и друг всех ученых и мыслителей, погашено светило согласно твоему гениальному указанию.
Задрал султан голову кверху, а звезда как до того светила, так и сейчас горела ровным белым светом.
– Ах ты, – говорит, – вражий сын! Над родным султаном изгиляться вздумал?! Эй, слуги!..
– Отец и друг! – повалился ему в ноги Ахмет. – Не вели казнить, вели слово молвить!.. Я тебе все объясню!..
– На том свете объяснишь, подонок!..
Отрубили Ахмету голову, насадили, как полагается, на кол и выставили на городской стене всем другим Ахметам в поучение…
Десять лет с того времени прошло, пятьдесят, сто.
Давным-давно позабыли люди и султана, который голову Ахмету огрубил, и кто такой был Ахмет, и за что он таким ужасным манером жизни своей решился.
И еще прошло сто лет, двести, триста. И еще сорок два года и четыре дня, два часа и тридцать семь минут. Глянули астрономы на небо: нет того самого светила!
Они в свои рефлекторы, они в свои рефракторы: нет да и только!
Четыреста сорок два года, четыре дня, два часа и тридцать семь минут шел свет от того давно уже погасшего светила.
Это же понимать надо.
Фокины травмы
Шум, треск по городу пошел.
В чем дело? Что такое?
А это Фока пальцем в носу ковырял, ноздрю порвал.
Моментально Фоку в больницу, ноздрю заштопали, создали условия. Подлечили – и в Крым, поправляться после операции.
Поскольку налицо трудовая травма.
Поправился, воротился, приступил к исполнению обязанностей.
Прошло некое время.
И вдруг снова шум, треск, гам.
Что такое? В чем дело?
Неужто опять трудовая травма?
Она самая.
Фока пальцем в носу ковырял, палец сломал.
Немедленно Фоку в больницу. Создали условия. Палец на шину. Залили гипсом. Руку – на марлевую повязку, и послали Фоку в Сочи, чтобы лучше косточки срослись на увечном пальце.
Замечательно срослись. Как новые!
Поправился Фока, вернулся к исполнению.
Снова проходит некое время, и снова шум, треск, гам, грохот, стукотня.
Что такое? Что случилось? Неужто она?
Она самая – трудовая.
Фока себе, зеваючи, челюсть вывихнул. Да еще спросонок с кресла своего на паркет грохнулся. Копчик себе повредил.
Экстренно, конечно, Фоку в больницу, челюсть вправили, копчик крест-накрест перевязали, путевку справили и снарядили Фоку в Одессу, на тамошний лиман, копчик заживлять.
А его совсем не туда надо было посылать.
Кабы не мой девичий стыд, я бы сказал, куда Фоку послать надо.
Индюшачий образ жизни
Повстречались как-то Орел с Индюшкой. Познакомились. Разговорились.
Орел спрашивает: