– Нас, ящериц, – продолжала между тем бубнить Гадюка, не очень интересуясь, слушает ли ее Вонючка, – нас, ящериц, что больше всего огорчает? Отсутствие чуткости. Чуткости и любознательности. Что бы им взять третий том сочинений господина Брема «Жизнь животных»? А там ясно сказано: никаких резких различий у ящериц и змей не имеется. Отсутствие плечевого пояса и мочевого пузыря, чему прежде придавали большое значение, свойственно и некоторым видам ящериц… Э-э-эх! Всех – кого надо и кого не надо – реабилитируют, а чтоб змей реабилитировать и впредь именовать ящерицами, так нет. Культура, нечего сказать! Чуть что – «Гадюка! Гадюка!..»
– Ну и ну! – вяло подумала Вонючка. – Уже она ящерица! Боже ты мой, дурища какая!
– Мы, ящерицы, – тянула свое Гадюка, – если нас плановым порядком приспосабливать, можем очень даже быть полезны в смысле уничтожения вредных насекомых, жучков там всяких, букашек… Зачем людей кусать? Сейчас за это не похвалят… А мух и жуков – подавайте, хоть сейчас всех проглочу.
«Вот загнусь я, – молча скорбела Вонючка и даже глаза закрыла, чтобы не видеть осточертевшего Гадючьего рыла, – загнусь, и вырастут поколения людей, которые и представить себе не смогут, какая была у меня сверхъестественная сила и власть над человеком… А ведь брызнешь, бывало, самую малую струю на человечка какого-нибудь, и не то что посторонние или случайные знакомые – друзья, родная семья, дети сломя голову бегут от него, как от чумного. А кто не успеет, сам аж до мозга костей пропахнет, и тогда и ему пиши пропало. Вот какая была у меня сила! Брызнула я, к примеру, на Слона. Где Слон? Нету! Унесло его к черту на кулички, куда Макар телят не гонял, так я его вонью пропитала. Даже сейчас вспомнить приятно. А что он в тех местах долго не протянул, так это очень даже кстати. А то вернулся бы, не приведи господь! Эх-х-хе-хе! Брызнешь в большущий дом, становится тот дом на многие годы нежилым. Крысы, на что уж ко всяким запахам притерпелись, и те не выдерживали, улепетывали… Одного жаль – не всех я обдала струей, кого хотелось! Думала, успеется. Думала, времени хватит. Ан не хватило…».
У самой входной двери еле виднелся в сумраке кулек с апельсинами. Еще вчера вечером кто-то воровато приоткрыл дверь, шепотом поздоровался с Вонючкой, но подходить к ней побоялся, оставил апельсины прямо на полу и был таков. А ей уж до кулька не добраться.
– Ишь ты, – щерила Вонючка острые зубки, – имеются, значит, еще такие, которые опасаются: а вдруг я выживу! Так на всякий случай – но чтобы никто его здесь не видел – вот тебе, мол, болящая Вонючка, витамины!.. Хитер! Выживу – первый прибежит поздравлять, в друзья набиваться, спасителем выставляться… А не выживу – скажет: «Туда ей и дорога!» Нет, миленький. Дай мне только оклематься, ты у меня, двурушничек, в общем хороводе попляшешь!..
Сладко мечтать о счастливых днях, когда она снова обретет силу. Теперь-то она будет умней. Теперь-то она всех казнит своей чудовищной струей, всех, кто бы ни попался на глаза, без исключения и отсрочек!.. Сладко мечтать о тех блаженных днях, когда у Гадюки пропадет нужда выдавать себя за ящерицу, когда все-все станет как раньше. Но знает Вонючка – мечты эти так мечтами и останутся… И все же – а вдруг?..
Но вдруг распахнулась настежь дверь. С веселым грохотом раскрылись ставни. Свежий воздух, солнечный свет, радостный шум ворвались в душный сумрак слоновника.
Гадюка распрямилась, рванулась к стене и нырнула в крысиную нору.
«Вот она, смертушка моя пришла!» – успела еще подумать Вонючка.
Педагогическая поэмка
действующие лица
НАГОВИЦЫНА ТОМА, ученица четвертого класса.
НАГОВИЦЫН ГРИГОРИЙ КУЗЬМИЧ, ее отец.
НАГОВИЦЫНА НАТАЛЬЯ ПЕТРОВНА, ее мать.
ВИКЕНТИЙ НИКОЛАЕВИЧ, их сосед по квартире.
ПЕРВЫЙ ГОСТЬ.
ВТОРОЙ ГОСТЬ.
ТРЕТИЙ ГОСТЬ.
Время действия – 30 декабря прошлого года, после обеда и позже
НАТАЛЬЯ ПЕТРОВНА (в телефонную трубку). Обязательно, Мария Ивановна, обязательно! Бегу! (С треском кладет трубку на рычажок.) Как клещ, пристала со своим Володечкой! Нигде от этой проклятой Машки спасу нет. Даже в учительской. Схватила меня сегодня за рукав, уволокла в уголок и давай и давай. «Володечка то! Володечка это!» А Володечка на нее нуль внимания, пуд презрения. Красивый мужчина, завуч молодой, не сегодня-завтра могут в директора выдвинуть. А что она ему, Машка? Нуль без палочки. Он теперь всерьез увлекся Зиночкой…
ГРИГОРИЙ КУЗЬМИЧ. Это какой такой Зиночкой?
ТОМА. Наша новая учительница. Блондинка такая на тоненьких ножках, но собою ничего.
ГРИГОРИЙ КУЗЬМИЧ. Брысь под лавку! Рано еще тебе в такие разговоры вмешиваться! (Тома обиженно поджимает губы.)
НАТАЛЬЯ ПЕТРОВНА. И он этой Зиночке нравится, и она такая славная, и скорее всего они еще до конца учебного года поженятся. А эта несчастная курица ни с того, ни с сего втемяшила себе в голову, будто у него к ней имеются какие-то чувства. А у самой ни кожи, ни рожи. И походочка, как у обезьяны.
ТОМА. Как у макаки.
НАТАЛЬЯ ПЕТРОВНА. Вот именно. Постой, постой! С чего ты взяла, что как у макаки?