Обидные сказки (сборник)

– Все это, как сказал бы царь Соломон, чепуха чепух и всяческая чепуха!

И излагает плоды своих последних царственных дум.

Старейший Заяц прямо похолодел.

«Льву, – думает, – что: умрет – и вся недолга. А с нас, зайцев, за его предсмертную причуду семь шкур сдерут… Ой, плохо, заиньки! Топайте подальше, ушастики, прочь от греха, пока шкура цела!..»

Тихохонько, незаметненько отодвигаются зайцы подальше от пещеры, а сами для отвода глаз громко подыгрывают архимандритам и митрополитам, прежалостно кричат:

– Ваше величество, не нарекайтесь нашим сиротским именем, недостойны мы такой великой чести! Нас это только вконец испортит. Явите милость, ваше величество!..

Архимандриты и митрополиты говорят:

– Вот видите, ваше величество, даже сами зайцы и те против… Нарекайтесь хотя бы Слоном или, к примеру, Гиппопотамом. Очень масштабно получается: Гип-по-по-там!

– Нет, не согласен… Желаю – Зайцем!

– Покорнейше просим!..

– И не просите!

– Просто умоляем!

– И не умоляйте! Моя воля!

Говорит так Лев и вдруг добавляет:

– Ой, что-то я от нашего спора вроде бы вспотел!..

А это он от возбуждения разогрелся, вспотел, как от аспирина. Простуду как рукой сняло, и он раздумал помирать.

– Еще, – говорит, – я маленечко поживу, пожалуй… И схима мне, следственно, ни к чему.

– SOS! – заверещал старший Заяц на всю поляну. – Зайцы, ходу!..

И словно ими, зайцами, из пушки выстрелили.

Но и волки тоже не дремали. Рванулись вслед и нескольких зайцев все-таки задрали.

Лев со смеху чуть не помер.

Уж очень смешно зайцы от волков драпали.

Одно слово – трусишки!

В который раз про Зайца

Держали в одном зоопарке Зайца в клетке. Словно невесть какая невидаль. И благо бы клетка просторная была. А то в ней не повернешься. Но кормили, правду скажу, хорошо, сытно. Витаминов – завались. Здоровый вырос Заяц. Задние ноги – прямо железные. И вдруг нежданно-негаданно выпустили Зайца из клетки. То ли в вольер, то ли просто на волю.

Вышел Заяц на зеленую травушку-муравушку. Поляна солнечная. Воздух, ветерок. Красотища. А он уже давным-давно мечтал поскакать, попрыгать. Скакнул что было сил… и случился с ним натуральный инфаркт миокарда. Помер. Вскрыли его: так и есть, сердце нетренированное, не выдержало.

В этой сказке, хоть она и коротенькая, конечно, есть мораль. И даже не одна.

Первая мораль: выпустили тебя из клетки – раскинь мозгами, подумай, сразу не прыгай.

Мораль вторая: раз уж задумал прыгать – прыгай соразмерно.

И третья: на кой черт зайцам клетка?

Про Вонючку

Вонючка отдавала концы.

У нее уже начали стынуть задние лапы.

Она бессильно лежала в огромном пустынном слоновнике, доставшемся ей после изгнания Слона. Взгляд ее маленьких и удивительно невинных глаз медленно и безразлично скользил по высокому потолку с бревенчатыми перекрытиями, по яслям, к которым она взбиралась по специально сооруженной мраморной стремянке, увенчанной дорическими колонками, по водопойному корыту, в котором она в давние и дивные времена занималась плаваньем и как-то раз чуть было не утонула.

Справа у ее изголовья тускло поблескивавшим клубком свернулась Гадюка. Она приползла проведать Вонючку и уныло долдонила о чем-то своем.

В былые времена Вонючка и посудачила бы с нею, и накормила бы до отвала – уж она-то умеет ценить дружбу.

Сейчас Вонючке было не до нее.

– Гадюка – тоже человек! – сварливо бормотала Гадюка, норовя погреться в одиноком солнечном луче, пробившемся сквозь толстые дубовые ставни. – Ну, случалось, конечно, укусишь человека-другого, ну, пусть, даже тысячу-другую… Так ведь их могилки давно уж мохом поросли, а мне чуть что: «Гадюка! Гадюка!..» Тьфу! Будто нету такого интеллигентного, научного слова – «рептилия»!.. Трудно им называть меня рептилией, что ли? Мы, ужи, имеем право требовать, чтобы нас величали рептилиями… Нам, ужам, что требуется? Нам требуется…

– Ишь ты, – слабо усмехнулась Вонючка, – к ужам примазываешься!..

Но спорить с Гадюкой было неохота – не ко времени да и ни к чему. Сил не хватало и на то, чтобы на бок повернуться. Она тоскливо думала о своем, о Вонючкином.

Ох, как же ей было скучно!

За стенами слоновника сияла свежим своим великолепием чуть прохладная, но уже прекрасная и ясная весна. Народу, наверно, высыпало на тротуары, на балконы, в парки видимоневидимо. Дышат, смеются, радуются… Да как они смеют дышать и веселиться, когда она – Вонючка – околевает!.. Эх, выйти бы сейчас из слоновника как ни в чем не бывало и просто показаться, только показаться прохожим! То-то будет суматохи! Шарахнутся, небось, во все стороны, только пятки засверкают. А она вразвалочку, спокойненько, словно ничего за последние годы и не произошло, пройдется по улице с ласковой такой улыбочкой. И все, все, все, кто не успеет унести ноги, заулыбаются ей, ох, заулыбаются! А сами с тревогой будут коситься на высоко поднятый Вонючкин хвост, под которым, как жерло страшнейшей в мире пушки, притаился клоачный выход омерзительной, невыразимо смрадной Вонючкиной железы…