Облачный бык

– Юна, я кое-что скажу. Это не я сообразил, но так – правильно. Вот… ага. – Вася прикрыл глаза, чтобы высказать мысли в точности. Интересно, кто его так впечатлил? – Люди думают, что жизнь – поиск счастья и исполнение планов, что они владеют собою. Но со стороны… да: со стороны ясно, что жизнь есть проверочное поле, где все мы, люди – курсанты. Не мы задаем линию начала и линию, куда надо дойти. Но есть путь и есть… судьи на поле. Мы делаем вид, что не знаем, как нас оценивают. Мы придумали богатство, успех… а только оно не в зачет. Главное: мы не имеем права отказаться от проверки, убив себя или спрятавшись, – Вася открыл глаза. – Юна, у тебя редкий дар. Ты не отказалась от него, значит, зачет тебе. Душе больно? Что ж, мы на проверочном поле. Или тебе больно, но ты идешь, или ты сдаешься и делаешься ничтожеством.

– Безнадежно в смысле отдыха и наград, – хмыкнула я. Душе стало спокойно. – Вася, кто наговорил тебе печальных умностей? Сплошные проверки, а что за последней линией?

– Служба, – Вася улыбнулся. – В большом мире все честно. По ту сторону порога ни протекции, ни гостинцев с намеками. Сколько прошел по полю, столько засчитают. Может, там я стану сильный сыскарь, а? Юна, жуй, пей и пиши отчет. Эта проверка пройдена. Скоро выпутаешься из терновника, будет отдых. Перебраться на новое место с новым именем – пустяк. Я подробно расскажу. У тебя получится. Ты усердная.

– Заучка, – я сама напомнила прозвище, улыбнулась. – Спасибо, Вася.

Пора сгрести мысли в кучку и оттуда разложить по строчкам отчета. Я подвинула листы, взяла ручку. Глаза сухие, резь в них какая-то неприятная. И не больно, душа онемела. Пишу о событиях минувшего года – словно о чужой жизни. Легко, быстро. На отдельном листке рисую: санитаров, мужика с вензелем, горничную.

Вася молчит рядом, и это уютно. Вот налил мне рюмочку. Колбасу подсовывает, хлеб. Кружку придвинул, в ней чай с мятой, сладкий, на липовом меде. И советы Васины – простые и внятные. Точно справлюсь.

Дописала. Перечла, сложила листки пополам. Отдала. Все? Свобода?

– Вася, что ж получается: снова тебя увижу, значит, пора на поле для проверки?

– Ну я же не виноват, – он прижал к груди руки прямо-таки молитвенно. – Честно.

– Не извиняйся, я тебе рада, всегда. Вася, есть просьба. Не давайте мои записи Яркуту, если это не обязательно. Он сильно ранен. Хватит с него боли. Он замечательный человек, просто… не мой. Так получилось. Я постепенно привыкну.

– Есть еще вопрос, важный, – воровато озираясь и убавляя голос, сказала Вася. – Пока ты была там, вместо Юлии, ты видела тень и прочее, необычное?

– Да. Понять бы еще: кого может интересовать такое, кроме тебя?

– Ну, считай я и спросил. Значит, не в крови дар, а в душе. Вот уж по-честному! Из всей веры в Сущего я только одно принимаю без оговорок – стержень. Внутри он. Отнять можно здоровье, тело и жизнь. Стержень всегда со мной. Если что, люди сами его ломают или вытаскивают. Есть такие, умеют быть гибкими.

От Васи услышать о гибких… я даже рот раскрыла! Но сразу заметила кривоватую усмешку и успокоилась. Уж чего-чего, а змеиной повадки у Васьки нет. Смешная мысль: у людей-змей есть позвоночник, но нет стержня.

– Вася, я уже скучаю. У тебя есть стержень, из-за этого опираться на тебя так здорово, так надежно… что я боюсь привыкнуть. Ой, к слову: были письма от Васеньки?

– Прислал мне картинку в ладонь размером. Все рисунки на учете у его попечителя, но один разрешили подарить, он очень уж просил. Картинка так себе, если простым глазом глядеть. Чернота сплошь, посередь прогал от верха до низу. И вроде в нем мелькает что… или кто. Тень замазана тускло, зато прогал с разноцветными бликами. Я сперва обиделся, – Вася оживился. – Ну, прислано мне, что не жаль, даже без письма. А после на обороте прочел два слова: твой старший. Опять не понял. Повесил над койкой. Я теперь настырничаю у сопливых, живу в конуре при их казарме. Ночью очнулся, будто меня ударило. Глянул на картинку… темно, ни зги обычным глазом не видать. А душе внятно до крика: брат улыбается. Ну, радость у него, что я не свихнулся и вовсе волком не стал. Что сопливых учу и его помню. Вот такой Васька художник.

– Хорошо.

И правда на душе сделалось хорошо, легко. Мы еще немножко посидели. Я спросила про Агату – хотя откуда бы ему знать. Васька как-то слишком быстро отмахнулся, сорвался, убежал и вернулся почти сразу. Брякнул на стол ключи. Снова схватил, поддел и сумку, и другой рукой вцепился в мой локоть. Поволок из зала, в обход всего этого «Тёрена» к неприметному домику, наглухо замаскированному сиренью пополам с крапивой. Одна комнатка, одно оконце. Внутри картошкой попахивает.