– Три версты отсель до ближних ворот, – насторожился старший.
– Поехали.
– До ограды довезем, но дальше – нет. Ночью внутрь мы ни-ни, – младший смутился и развел руками. – А вам что, вовсе не страшно?
– За два года оно никого не убило, – я прошла к дверям, подняла сумку. – Можно сказать, у него накопилась положительная рекомендация. Да: а что от меня требуется? Привидение выгнать, что ли?
Наниматели молчали, потрясенные вопросом. Тем временем я миновала прихожую, выбралась на крыльцо – служащий конторы успел придержать дверь, он очень вежливый, такие только в провинции и водятся, пожалуй. Не за золото услужливые, а от природной душевности. Вдруг стало понятно: этот служащий – тощий и чернявый, молодой – кажется мне похожим на Яна-Якова, вернее, на Яна, простоватого селянина. Вот отчего я чувствую себя свободно. Хочу встречать Янов, а никак не Яковов… Устала от города, а привидение – деревенское, значит, ничуть не злобное.
Перед домом нас ждал добротный экипаж, весь лаковый, новенький. Пара коней в упряжке – холеная, ладная. Старший наниматель подал мне руку и помог забраться на задний диванчик, младший белкой прыгнул на передний, потеснил мальчишку лет десяти, пристроился. Служащий охнул, метнулся и вручил мне керосиновую лампу. Махнул прощально всем, отдельно поклонился мне. И еще долго стоял на крыльце, глядя вслед.
– Страница в газете… Да вы отчаялись, – запоздало сообразила я.
– Затейливо зазываем, это да, – кивнул старший наниматель. – А только вон как сработало-то! Третьего дня нам посоветовал добрый человек, и уже помогло его средство.
Пожалуй, в иное время я бы удивилась, стала расспрашивать… но не сегодня. Весь мой побег из столицы складывается так, что я не успеваю задавать вопросов. Перемены быстрые, как мелькание видов за окном поезда… А я ощущаю себя пассажиром. Душу кутает покой: я следую туда, куда меня везет поезд обстоятельств. И вот – добралась! Короткая бодрость иссякла, снова хочется выспаться, отдохнуть от впечатлений. Хочется попасть домой – куда-то в постоянное место, годное называться домом не один день…
В общем, история с привидением не взволновала меня, и странное объявление в газете – тоже. Я благодушно выслушала, что «добрый человек» прибыл из столицы, что контора ему не принадлежит, для двух Петров он заказчик, но по другим их делам. Здесь был проездом, случайно узнал о беде и обещал помочь. По его совету поверенный выделил бешено много денег – десять рублей! – и тетушка на станции согласилась на продаваемых приезжим газетах менять внешний лист. Именно на нем, замененном, и есть объявление. Оно не гравюра, а рисунок чернилами. Я кивнула и сонно удивилась: ничего себе скорость принятия решений в конторе «Петр и Петр»! И денег у них много. Привезти из типографии лист с пустой стороной и нанять художника, чтобы рисовать объявление для каждой проданной газеты? Это же прорва работы. Я спросила, много ли нарисовано. Оказалось, штук тридцать, а раздать успели от силы десяток.
И вот она я, уже нанята.
– «Барвинок», – зевнула я. – Южное название, уютное. Пахучий цветок, живучий и яркий.
– Так-то оно так, а только в Тенгое он, по слухам, прозывается кладбищенским, – уныло сообщил старший наниматель. – Вот и вышло по-ихнему, с привидением.
– Меня зовут Юлиана, – спохватилась я. – Липова я… э… то есть Липова.
– Петр Семенович, – кивнул старший наниматель. – Мельник я. И батюшка мой, и дед… мы дело ведем крепко. «Помольный дом Лукиных», вот это мы и есть – батюшка старшой, далее я да четверо сыновей. Может, слышали? Мы известны далеко окрест. Вот и контору завели по вопросам… юридическим. Их не было, даже когда папаша вагонами погнал муку к иноземцам. А пять лет назад пошло-покатило! Ну, как старший мой занялся выпечкой и удумал древние рецепты ржаного хлеба переложить наново, калачами увлекся. Из-за тех калачей и пришло приглашение аж от князя Ин Тарри, – наниматель подбоченился, кивнул значительно. – Ох и человек… Такими горами золота ворочает, подумать страшно! Но – некичливый. Долго говорил с сыном. Твердо обещал, что слава выйдет с его затеей. На другой день и началась та слава. Люд шустрый понабег: одни денег суют, иные нашими именами называются и те деньги берут, третьи нас же ворами кличут. Слово Ин Тарри, одно слово, меняет мир! А он для газеты велел сделать фотографику: сидит сам, значит, рядом с моим сыном, и калач они вместе держат.