Облака перемен

Никанор уже повернулся от кассы и шагал к дверям, на полпути разминувшись с тем, кто спешил навстречу, а девушка всё смотрела ему в спину.

Ей шли цвета компании: на оранжевом комбинезоне красиво выделялись  ярко-синие детали: обшлага рукавов, воротник, нагрудные карманы и планка застёжки. В целом она выглядела деловито и собранно, но приоткрытый рот и затуманенный взгляд наводили на мысль, что именно в эту секунду она думает не о работе.

Вновь вошедшему пришлось постучать банковской картой по прилавку, нетерпеливо её окликнув.

Голос покупателя произвёл на девушку действие, на которое тот рассчитывал: она встряхнула пушистой головой, перевела взгляд и выговорила с запинками, поначалу заметными, но пропавшими к завершению фразы: «Да-да! Извините… Пожалуйста!.. Какой вам?» — то есть, короче говоря, занялась делом, и через несколько секунд уже нельзя было и подумать, как красило её смуглое лицо выражение мечтательной разочарованности…

Пожилой киргиз в оранжевом комбинезоне с синими накладками сунул заправочный пистолет в бак. Никанор бросил взгляд направо. Серая кореянка стояла у торца здания. Рыжий парень в оранжевом комбинезоне с синими накладками говорил что-то водителю кореянки, и тот кивал в ответ.

Насос с гудением гнал бензин. Когда киргиз завинчивал крышку бака, Никанор снова взглянул. Парень пропал, водитель топтался у компрессора.

Он сел за руль, неспешно вырулил на шоссе.

Как он и ожидал, серая кореянка скоро показалась в зеркале заднего вида. Помедлила она ровно столько, сколько требуется, чтобы не внушить подозрений.

Он приметил её ещё в Ерёмине, где тормознул у киоска взять воды.

Неприметная такая, серенькая. Корейская, да. От Ерёмина присматривался.  Она то немного отстанет, тогда между ними окажется ещё три или четыре машины. Потом глядишь — снова через одну, а то и прямо на хвосте.

На заправке всё стало окончательно ясно.

Ему не хотелось думать о плохом, он невольно искал хорошие объяснения.

Во-первых, поток сам по себе так устроен. Вереница, все друг за другом. Сзади всегда кто-нибудь есть. Нормальные соблюдают дистанцию. Психи чуть не тычутся в бампер. Кто знает, почему так липнет. Может, следит. А может, у него самого паранойя. Пока непонятно.

Тот, за кем ты сам плетёшься, тоже может подумать, что за ним следят.  А на самом деле просто некуда деваться. Ну правда, куда? Он бы и рад взлететь. Махнуть километров на восемь, миновать пробку. Чому я не сокол, чому не летаю. Или как там. Чому ты мне, господи, крыльцев не дал.

А заправка — ну что заправка. Кто его знает. Может, повело его как раз перед заправкой, он и решил, что колесо спущено. Заехал подкачать. Всё в жизни так. У того жемчуг мелкий, у этого суп жидкий. У одного бензин кончается, у другого колесо не в порядке. Типа в каждой избушке свои погремушки. Типа все одинаково несчастны.

Если бы.

И что теперь делать?

Первая острота пропала, как проходит всякая острота. Вопрос не пламенел, а тускло маячил, но ответа и теперь не было. Он не знал, что делать. Как всякий, кто не знает, что делать, он делал то же, что и прежде.

Проехали ещё километров пять.

И в Глазкове серая кореянка вдруг раз — и съехала направо.

Никанор глазам своим не поверил.

Но так и было, именно так: взяла — и срулила.

Он перевёл дух.

Через пару километров сам свернул, остановился у магазина. Вышел из машины, постоял. Вроде как надо ему. Он просто копошится. Мало ли что там в багажнике.

Если правда слежка, серенькая не просто так исчезла. Она уступила пост напарнику.

Автобус рейсовый проехал. Потом грузовик.

Минуты три тишина.

Семейная битком — дети друг на друге сидят. С детьми на такое дело не ходят… Потом долго никого. Потом опять грузовик. Ещё один. Ещё один. Все порожние. Куда их несёт?.. Ладно. Зашёл в магазин, взял сигарет, вернулся, неспешно закурил.

Стало быть, не слежка. Стало быть, паранойя.

Проклятая мнительность. Зачем? Просто глупость. Как будто можно что-то переделать. Что-то изменить. Переиграть. Нет. Нельзя. Фарш невозможно прокрутить назад. Ни фарш, ни время.

Маячит вопреки здравому смыслу. Нет-нет да и всплывёт.

Сколько лет прошло. Десять?.. скоро одиннадцать.

Гвоздём сидит в голове. Давно пора забыть. А всё наоборот. Несколько лет вообще не помнил. А потом — пых! И со временем всё ярче. Словно накал в лампочке прибавляется. Уже и так глаза режет. А оно пуще. Пока не сгорит к чёрту, что ли?

Почему пыхнуло это крепко-накрепко забытое? Зачем? Какой смысл? Ну правда. Ведь сколько лет не вспоминал. И почему именно тем вечером пыхнуло? Нет ответа. Непонятно. Ничто ни к чему не имеет никакого отношения.

Они с Карачаем сидели в «Белом лосе». Отличный был повод: вывели последние облигации, вывели быстро, в два дня. Никто ничего не понял, никто не чухнулся, а они уже отбили черту. И были готовы скипнуть. Другими словами, удалиться со сцены.  Им нечего было больше ловить на этой сцене. Да и оставаться на ней было очень небезопасно.