Обломок молнии

В этот день они перебрались поближе к салону, где стоял инструмент, долго слушали игру Никиты. С первых же звуков Сане стало ясно, что так играть, как она сама играет, нельзя. Особенно концерт. Собственная игра вспоминалась растрепанной, стихийной и технически неряшливой. Не надо было ехать… Но разве она знала, что можно вот так, стройно, соразмерно, красивым звуком подать все части программы? Правда, много слушала хороших пианистов, но они воспринимались как бы издали, будто звезды. Звезды, еще бы им не сверкать! А тут такой же школьник, как и они с Зоей, а какая игра! Нет, зря только поехали. Недаром и Анна Владимировна не советовала. Так и сказала: «Мало шансов». А они вот не послушались. Но все-таки… Все-таки одно место в концерте у Никиты не получается. В самом начале разработки… Вот. И вот. Да он и сам чувствует это. Сане мучительно захотелось наполнить это «пустое» место, захотелось помочь!

Будь она такой же отчаянной, как Зойка, сейчас вбежала бы, сыграла, он понял бы… Ох и дура! Ох ненормальная. А дядя-то Никитин? Представилось розовое, в седоватых гладких полубачках дядино лицо, надменные дуги бровей, снисходительная улыбка…

Наконец Никита кончил заниматься. Зойка сунулась было в салон поиграть хоть немного, но дверь оказалась запертой.

Через пару часов теплоход уже входил в порт, для девушек начинались новые заботы.

Долго разыскивали переулок, где находилось училище… Все тут было для них ново! По рассказам Анны Владимировны, вокруг училища теснились одни старинные особнячки с колоннами и полустертыми гербами владельцев на фронтонах. Оказалось, что у самого входа в Малый Никольский переулок высится многоэтажное здание из серого бетона и стекла, рядом шумит молодой широкий сквер… И тупичок рядом с церковью, в котором приютился училищный особняк, найти было не так-то легко…

В канцелярии училища они получили ордера на койки в общежитии, получили и пропуска в репетиторий, отведенный специально для приезжих абитуриентов. Время занятий у них оказалось почти одинаковое: у Зои — с одиннадцати до двух, класс номер пятнадцать, Саня заниматься должна в шестнадцатом классе с двенадцати до трех. Впрочем, на подготовку оставался всего один только день, и эти три часа, конечно, большого значения не имели.

Нельзя было терять ни минуты. Весь вечер подруги провели в училище, занимались в свободных классах.

В перерывах бродили по коридорам, осторожно заглядывали в разные двери, все казалось им значительным, необыкновенным, даже священным. Все: и фотографии на стенах, и портреты основателей училища, и даже сам воздух, пахнущий старым деревом, лаком, пылью и еще неизвестно чем, воздух, которым дышали самые знаменитые музыканты нашего времени…

По узкой деревянной лесенке откуда-то сверху прямо в зал спустился большой пушистый кот. Уселся на нижней ступеньке и высокомерно поглядывал на девушек. Зоя первая заметила его.

— Смотри! Кот самой директорши, Елены Глебовны Самарской! Еще Анна Владимировна рассказывала, что у нее есть такой кот! Неужели он самый?

Зоя молитвенно сложила руки.

— О славное, божественное животное, насквозь пропитанное гениальной музыкой! Ты видело запросто тех, которых мы называем с благоговением «лауреатами»! Ты слышало их!

Кот неожиданно попятился, взвился по лестнице наверх.

— Видишь, обозналась, — рассмеялась Саня. — Не он.

— Нет, он, он, — настаивала Зойка. — Полосатый, серый, с бакенбардами. Я сразу узнала.

— Тот был, когда Анна Владимировна училась. Лет двадцать назад.

— Ну и что же! Ну, значит, его потомок. Внук. Здесь ведь дорожат традициями…

— Спятила, Зойка! Пошли, вон, кажется, класс освободился. Скорее!

— Чур, я первая!..

Занимались, пока училище не закрыли на ночь. И чем больше играла Саня, тем глубже проникала в нее неуверенность, ощущение беспомощности. Еще с пьесами и полифонией дело обстояло более или менее благополучно, а вот с концертом совсем скверно. Стоило только начать играть, в памяти звучало совсем другое исполнение, лучше, совершеннее. Хотелось подражать… Да это уже и было подражание. И сама не заметила, как появились в игре интонации Никиты, а когда заметила, было поздно уже. Все закрепилось. И все пошло вразброд, все перемешалось, она и сама теперь не знала, хорошо играет или плохо. Скорее все-таки плохо…

Послезавтра экзамен. Может, не ходить? Может, лучше уехать сегодня же?

Ровно в двенадцать она стояла у дверей «своего» класса. Ее время. Можно спокойно заниматься до трех. Прислушалась: ля-минорный концерт Шумана. Играл, без сомнения, Никита.

…Какая звучная, красивая игра! Одухотворенная и вместе скромная, сдержанная…

Саня задержалась у дверей, прислушалась. Он все еще бился над тем проклятым местом в разработке. Временами как будто начинало что-то получаться, но Никита снова и снова терял нить, чувствовалось, что нервничал. Еще бы. Саня понимала его. Как хотелось ей, чтобы он справился, поймал наконец за хвост причудливый, ускользающий образ.