Обман

— Я не разрешал тебе разговаривать, Молька, только стонать и кричать.

— Самовлюбленная свинья, — теперь уже без злости, бросаю я.

— Строптивая стерва, — подхватывает он, и его руки движутся вверх по моим ногам.

У Червинского удивительные пальцы: тонкие и длинные, и удивительно ловкие. Он использует их сотней разных способов: то царапая внутреннюю часть моих бедер, вынуждая инстинктивно чуть шире развести ноги, то едва касаясь кожи живота, очерчивая пупок и талию.

— Приподними задок, адская козочка, — мурлычет эта зараза.

Я схожу с ума, но эти звуки — самое невероятное. Надеюсь, Червинский никогда не узнает, что когда он делает вот так, я превращаюсь в сливочное масло на солнце, которое мечтает только об одном: быть размазанным тонким слоем по этому шикарному мужику.

Шорты слетают вниз вместе с трусиками. И это самое приятное раздевание в моей жизни.

Как Марику это удалось? Нигде ничего нее запуталось, не превратилось в фарс, когда белье застревает где-то на полпути? Я раздета за секунду, и когда делаю вздох облегчения, Червинский уж нависает надо мной, прикусывая кожу над ключицей, одной рукой удерживая вес тела, а другой скользя вдоль по моему боку.

Еще одно движение.

Я замираю, потому что мои соски встали и ужасно болят от потребности оказаться в горячих губах, но Червинский нарочно останавливается. Кажется, с моих губ срывается злое рычание, потому что Марик в ответ посмеивается:

— Ну и стоило от меня бегать, адская козочка?

Я фыркаю, но снова обо всем забываю, потому что Червинский облизывает пальцы и обхватывает ими мой сосок. Удовольствие растекается по спине, приколачивая меня к постели намертво, на веки вечные. Тут и буду жить, если он и дальше будет творить со мной такие вещи.

Я прогибаюсь в спине, когда Червинский заменяет пальцы губами.

В голове шумит, тело становится тяжелым и легким одновременно, пока его губы посасывают меня то ласково, то жестко, полностью забирая тугую горошину в рот. Я что-то воплю, когда Марик прикусывает сосок, оттягивая его до сладко-острой боли, и тут же обводит ареолу языком.

Я успеваю обхватить Марика ногами как раз, когда он неожиданно отстраняется, и переворачивает мой и без того неустойчивый мир вверх ногами. Нужна пара секунд чтобы прийти в себя и понять, что теперь Червинский лежит на спине подо мной, а сежу на его животе.

— Охуенный вид, козочка, — уже без смеха, с приятной сексуальной хрипотцой, проговаривает Марик, и приподнимается, пытаясь ртом поймать мою грудь. — Когда подрастешь, Молька, я расскажу тебе, насколько сильно мне хочется трахнуть твои сиськи. Всеми возможными способами.

— Мой День рождения через три недели, — машинально отвечаю я, и наклоняюсь ниже.

Стону и прикусываю губы, наблюдая, как он прикрывает глаза, и снова ловит губами мои соски. Посасывает, смакует, словно удовольствие, а я ерзаю по нему теперь уже с совершенно неприличными влажными звуками.

У нас еще не случился секс, но я уже твердо знаю, что мы идеально подходим друг другу в постели: впервые в жизни я так легко завожусь с мужчиной, и впервые в жизни, хоть у меня есть опыт, буду сверху в наше первый раз.

— Давай, Молька, — подначивает Марик, руками цепляясь в мои бедра и подталкивая вниз, — твоими стараниями, я живу жизнью праведника уже неприлично много времени. Потяни еще пару минут — и у меня яйца лопнут.

Это — самое не романтичное, что я когда-либо слышала в постели.

Но именно от этого в моем животе появляется горячий ком, мягко стекающий между ног, до самого клитора, которым я совершенно бессовестно потираюсь об живот Червинского.

Я слишком энергично согласно киваю, поэтому Марик откидывается на спину и наблюдает за мной из-под чуть опущенных ресниц. Голубой блеск его похотливого взгляда — это что-то невообразимое. Я готова вытворять все, что угодно, словно под гипнозом, пока он смотрит на меня вот так: с потребностью, с желанием, с… любовью.

Мне до боли приятен этот взгляд, но он же заставляет мои щеки покрыться румянцем, а кожу превращает в один сплошной оголенный нерв. Простого касания пальцами колен достаточно, чтобы я развратно вильнула бедрами, и снова окунулась в стыд от собственных пошлых мыслей.

Марик забрасывает голову, когда я прижимаюсь губами к его шее, к коже под ухом, где хорошо видны вены и артерии. Прикусываю кожу, втягиваю в рот и проводу языком до его гортанного хрипа. Хочу отстраниться, но Марик быстро хватает меня за затылок, путает волосы между пальцами и безмолвно просит еще и еще.

Теперь я точно знаю, что за всей этой брутальностью и наглостью, скрывается очень чувственный мужчина, чей вкус точно станет моим особым лакомством.

Но его руки уже снова при деле: одну он укладывает мне на живот и толкает вниз, другой до боли сжимает бедро, вынуждая немного приподняться.

— Возьми меня в руку, — просит Марик, и я послушно сжимаю его пальцами.