Обман

— Тигра и Козочка, — подытоживает Червинский. — Напомни, невестушка, чтобы по пути в детский магазин заехали в ветеринарный и купил гламурный ошейник и полосатый слюнявчик.

— И намордник, — театрально хлопаю ресницами я.

— Зачем тебе намордник? — с невинным лицом переспрашивает Червинский.

Медовый месяц еще не начался, а у нас уже веселье.

По дороге в самый крупный магазин товаров для детей, я усердно грызу карандаш, пытаясь еще раз перечитать список первостепенных покупок и не упустить ничего важного. Марик изредка поглядывает мне через плечо, но благоразумно молчит. Не считая последних выходок, он вообще крайнее молчалив с утра и это настораживает, особенно в свете того, что обычно мне приходится прилагать усилия, чтобы закрыть ему рот.

Ладно, не верю, что я сама это делаю, но надо же как-то учиться разговаривать с будущим мужем. Особенно с оглядкой на то, что мы, очень может быть, скоро станем родителями.

— Что случилось? — Я закрываю блокнот, мысленно говорю себе «стоп», потому что мой список перевалил уже за сотню пунктов, и чтобы все это довезти нам придется заказывать не одну грузовую машину. — Ты с утра, как та Таня из детского стишка, только без мячика.

Марик делает странно-задумчивое лицо, а потом отмахивается от моего, вынуждена признать, не самого лучшего сравнения.

— Кажется… В общем, у меня есть мысль, кто может быть мамой Тигры.

— Червинский, прекрати называть ребенка Тигрой! Не все женщины в твоей жизни нуждаются в обидных прозвищах.

— Почему обидных? Ты слышала, как она рычит, когда ее сразу не хватают на руки? — Марик ежится, словно провел те пару часов не с беспомощным ребенком, а с мегалодоном. — И, между прочим, слово вполне хорошее. Еще скажи, что ты против быть моей адской козочкой.

Я искренне собираюсь покрыть его бестолковую голову самыми нелицеприятными словами, но вдруг понимаю, что мне приятно быть ЕГО адской козочкой. И ни капли это не обидно, а как-то почти по-домашнему, ласково.

— А у тебя уши покраснели, — деловито выдает Червинский и протягивает палец, чтобы показать где. — Кстати, женщина, я все еще жду.

Судя по тому, как он играет бровями, ждет он что-то очень важное и наверняка хвалебное.

— Господи, Червинский, не расстраивай меня. — Снова открываю блокнот и тут же закрываю опять. — Слушай, ты же не первый мужчина в моей жизни.

— Я как бы убедился, — немного хмурится Марик. — Но, знаешь, обычно женщины, с которыми я провожу ночь…

— … приносят тебе на порог младенца и записку с ошибками пятиклассницы? — подсказываю я. Еще не хватало выслушивать о его похождениях и хвалебных виршах. — У нас был секс, все было хорошо. Прости, но кубок «За выносливость» одноразовым сексом ты не заслужил.

— Все потому, что одна несносная женщина повернулась на бок и захрапела! — возмущается Марик, и резко тормозит на светофоре. — Первый раз встречаю женщину, которая засыпает после секса, как… какой-то мужик!

— Первый раз встречаю мужчину, которому нужны заверения в том, что его член хорошо откатал основную программу, — вроде как себе под нос, отвечаю я.

Хорошо, что у меня в блокноте пара визиток. Рисую карандашом круг, вписываю в центр «Мистер «Залетчик», наспех обрываю края и напевая марш победителей, кладу награду Червинскому в карман.

— Вот, Червинский, за ювелирную работу — дочка у тебя просто прелесть! А теперь рассказывай, что ты узнал о ее матери.

Глава двадцать девятая: Марик

Нет, я совершенно точно не из тех мужиков, которым каждый раз после секса нужны дифирамбы, пальма первенства и лавровый венок, но когда рядом — женщина твоей мечты, хочется хотя бы пару слов в духе «мне было хорошо!» или «ты лучший мужчина в моей жизни!». Просто чтобы я знал, что у нас и в постели полный порядок, а не только на ментальном уровне. То, что я с ней был просто на седьмом небе — это понятно, но ведь…

Блин, в общем, я снова старуха у разбитого корыта.

А что, если она симулировала? И нарочно сделала вид, что спит, чтобы не повторять это снова?

Мои бубенчики, которые за предыдущие дни успели выпочковаться и укрепиться на ветках, снова болезненно сжимаются, и я на всякий случай сжимаю колени. Угораздило же вляпаться в женщину, которую вообще не разгадать и не угадать, не понять, как японский ребус. Почему просто нельзя сказать, что и как, и мы вдвоем будем над этим работать!

Я не уважаю сомневающихся мужиков, терпеть не могу их вечные поиски проблем в себе, потому что и сам когда-то был таким же. Но стараниями Верочки, все мои остовы, все, на чем зиждется личность Марика Червинского, трещит и вот-вот лопнет, погребя меня под останками.

Теперь я знаю разницу между теми отношениями, что были у меня до адской козочки, и тем, что у нас сейчас.

— Я стал смертным, — задумчиво бормочу я, пока адская козочка под руку тянет меня в отдел детской мебели.

— Да-да, Червинский, а если тебя ткнуть, то потечет зеленая кровь. Как все-таки сложно с метросексуалами.

— Сама такая, — огрызаюсь я.