Обман

— Елизавета родилась под счастливой звездой, — одухотворенно говорит Кукушка, и смотрит на Марика глазами кающейся грешницы. — Я всегда знала, что между ними есть духовная связь.

— Выложенная хрустящими купюрами, — снова себе под нос комментирую я.

Если очень коротко, то разбирательства с девочкой тянутся до самого позднего вечера.

Хуже всего решить вопрос с полицией, у которых тоже есть о чем расспросить «убитую горем мать». Но в итоге Марику приходиться вмешаться, потому что звучит фраза о том, что может быть целесообразнее оставить девочку под присмотром в специализированном учреждении. С поддержкой адвокатов, Лицу передают матери, а пока она рыдает от счастливой встречи, мы с Червинским стоим в стороне, и я пытаюсь понять странные чувства внутри меня. Теплые, уютные и… небезопасные.

— Если эта девочка — моя дочь, — как-то очень странно басит Марик, — я же себе не прощу, что она будет в казенных застенках и всяких латаных, штопаных вещах. А если не моя…

Ребенок-то все равно не виноват?

Вот, теперь я понимаю, что это за чувство.

Я пододвигаюсь к нему ближе, поудобнее хватаюсь за его пальто и становлюсь на цыпочки, чтобы чмокнуть в колючую щеку. На губах остается прохладных вкус лосьона после бритья, и хоть обычно меня тянет поскорее вытереть рот, в этот раз даже как-то приятно.

— Знаешь, Червинский, я тобой горжусь, — добавляю к поцелую, но тут же отдвигаюсь, когда Марик пытается сграбастать меня в охапку. У него вечно какие-то очень неандертальские замашки: таскать на руках, обнимать, чтобы мясо из всех щелей. — Но это не повод распускать руки.

— Мы занимались сексом, адская козочка, это более, чем повод делать с тобой все, что захочу. Это не считая нашей висящей на носу свадьбы.

— Пока что на носу у тебя висит перспектива стать папашей, — напоминаю я.

Изабель сходит с крыльца и прямой наводкой, словно снаряд, движется в нашу сторону.

Что ж, ребенка она держит так себе, но за пару недель даже я вряд ли стала бы образцовой матерью.

— Отвези нас домой, пожалуйста, — просит совсем уж убитым голосом. — У меня нет денег на такси.

Странная просьба: человек только что своими руками вынул тебя из задницы, а ты просишь подвезти тебя домой, словно он уже всем объявил, что ему плевать, как ты будешь добираться по морозу в легком пальто. А то, что не вяжется с правдой, скорее всего — чистой воды обман.

Но на этот раз я силой заставляю себя молчать: пусть играет акт второй.

О том, к чему была эта просьба, я понимаю еще до того, как мы переступаем порог ее квартиры. Один подъезд, исписанный похабной руганью, забитый странными личностями наркоманского вида, вызывает стойкое желание бежать отсюда на всех парах.

А когда мы входит внутрь, первое, что бросается в глаза — жуткий хлам. Полная мойка посуды, шкаф с одной дверцей, разбросанные тут и там вещи. Детский угол обустроен почище, но это только на фоне общего бардака.

Когда я вижу с каким ужасом Марик смотрит на все это, невольно вспоминаю свои студенческие годы и общагу, где я честно пыталась жить несмотря на то, что из родительской квартиры меня никто не гнал. У меня тоже было именно такое выражение лица, когда я увидела натянутые поперек комнат и коридоров бельевые веревки, посуду с «фигурными трещинами» и разнокалиберных тараканов, которые ходили вокруг, словно у себя дома.

Меня хватило ровно на неделю, после чего я сбежала в тихий и чистый родительский уют.

И дала себе обещание: как бы тяжело ни было как бы я не уставала на работе — у меня в квартире всегда будет чистота и порядок. И никаких усатых товарищей.

Место, где живет Изабель, вообще невозможно назвать пригодным для жилья.

Тем более нереально представить, как здесь может находиться ребенок.

И когда Марик спокойно, но жестко говорит, что «девочку в сраче он не оставит», я понимаю, к чему была просьба подвезти. Кукушка боялась, что Червинский оставит все как есть до выяснения отцовства, и вместо шикарной квартиры с дизайнерским ремонтом, она и дальше будет куковать в этом бардаке.

— Ты не заберешь у меня дочь. — Итальянка прижимает девочку к себе, и отступает с видом стоящей на смерть волчицы. Только вот на этот раз играет прескверно.

— Тогда вы поедете обе, — так же спокойно бросает Червинский.

Вуаля.

Дело сделано: итальянка хотела просочиться в дом — она в него просочилась. И мне даже придраться не к чему потому что, даже если подключать социальные службы, все это может привести к тому, что ребенка заберут у матери, но не отдадут нам. Одно дело — выбивать опеку над подкидышем, и совсем другое — над ребенком, у которого есть законная мама. Пусть и безалаберная.

Но кое-чего эта аферистка точно не учла. И мне крайне приятно снова выйти на сцену в своем любимом амплуа Верочки-людоедки, поэтому я становлюсь рядом с Мариком, беру его под руку и совершенно ангельским тоном с милой улыбкой в придачу, сообщаю:

— Я так рада, чтоб теперь мы будем жить вчетвером.

Лицо Кукушки перекашивает набок и это — лучший приз за все нервотрепки сегодняшнего дня.

Как я люблю обламывать бестолковых красоток — кто бы знал!