Девушка повернула голову и смотрела сейчас в упор на Барбару. Она покраснела до корней волос. А яркий, безжалостный дневной свет подчеркивал с жесточайшей подробностью все уродства ее лица. Видя ее сейчас – во весь рост и не прикрытую тенью, и не в профиль, а анфас – Барбара невольно вспомнила виденный ею однажды документальный фильм Би-би-си, объясняющий, что такое красота в восприятии человеческого глаза. Симметрия, к такому заключению пришли авторы фильма.
Хейверс вздохнула. Она хотела сказать девушке, что совсем не обязательно жить так, как живет она. А в качестве единственной альтернативы, которую она могла предложить, была ее собственная жизнь, но эта жизнь была одинокой.
– Признаться, – после паузы сказала Барбара, – меня не сильно интересует, чем вы с Тревором занимались. Это твое дело, Рейчел, чем заниматься и с кем. Если ты под конец вечернего свидания чувствуешь, что общение с ним тебя радует, флаг тебе в руки. Если нет, прекращай эти дела.
– Радует, – вызывающе объявила Рейчел. – Действительно радует.
– Отлично, – пожала плечами Барбара. – Так в какое время ты почувствовала себя настолько радостной, что решила пойти домой? Тревор сказал мне, что в половине двенадцатого. А ты что скажешь?
Рейчел пристально посмотрела на нее. Барбара отметила про себя, что девушка закусила нижнюю губу.
– Ну так как? – спросила Барбара. – Либо вы были с ним до половины двенадцатого, либо нет. – Она не стала продолжать фразу, видя, что Рейчел и так все понятно. Если Тревор Раддок уже говорил с ней, то наверняка дал ей ясно понять, что если она не подтвердит всех подробностей его показаний, то он сразу же становится подозреваемым.
Рейчел, отвернувшись от Барбары, вновь стала смотреть на фонтан. Девушка с сосудом была гибкой и грациозной, черты ее склоненного к земле лица были совершенны. Ее маленькие, четко очерченные руки и ступни – едва видимые из-под полы закрывающей все тело одежды – были изящными, как все ее тело, и совершенными по форме. Глядя на статую, Рейчел Уинфилд, казалось, собирается с мыслями. После недолгой паузы и все еще глядя на девушку с сосудом, она сказала:
– Десять часов… Я пришла домой около десяти часов.
– Вы уверены, что это так? Вы смотрели на часы? Вы не могли перепутать время?
Рейчел усмехнулась, и по ее лицу пробежала усталая улыбка.
– Вы знаете, сколько нужно времени на то, чтобы сделать минет? Когда вашему парню ничего, кроме этого, не надо, и вы не можете рассчитывать на то, чтобы получить от него что-то большее? От него или от другого? Поверьте мне, много времени на это не потребуется.
Барбара почувствовала, сколько отчаяния и боли вложила девушка в эти терзающие ее душу вопросы. Быстрым движением она закрыла блокнот и стала размышлять о том, что сказать в ответ. Одна часть ее сознания подсказывала, что не ее дело давать советы, врачевать душевные раны, приводить в порядок духовное состояние, в то время, как другая внушала, что они с этой девушкой в чем-то похожи. Для Барбары одним из самых трудных и самых горьких жизненных уроков было медленное понимание того, что представляет собой любовь: как дарить любовь и как ее принимать. Она и сейчас еще полностью не выучила этого урока. А если говорить о собственной роли… были времена, когда она задумывалась, сможет ли вообще когда-нибудь осознать ее.
– Не надо так уж себя обесценивать, – после долгого раздумья ответила Барбара. Сигарета выпала из ее пальцев, и она, глядя на Рейчел, старалась погасить ее носком кроссовки. У нее саднило горло от жары, табачного дыма и от мышечных усилий, прилагаемых к тому, чтобы удержать в себе то, что она не хотела чувствовать и еще меньше хотела вспоминать, поскольку это касалось ее собственных низких цен и ситуаций, в которых она их предлагала. – Кто-то согласен заплатить такую цену, потому что это своего рода сделка. Но когда платишь ты, то цена всегда оказывается намного выше.
Барбара встала, лишив девушку возможности сказать что-то в ответ, и, кивком поблагодарив Рейчел за помощь, направилась к выходу из парка. Идя по дорожке к воротам, она обратила внимание на молодого мужчину с азиатским лицом, который прикреплял к чугунной ограде листок желтой бумаги, взятый им из стопки, лежащей рядом на траве. Когда она подошла к только что прикрепленному листку, азиат уже ушел, и она видела, как он, остановившись у стоявшего невдалеке телеграфного столба, прикреплял к нему точно такой же.