– Ну, что же, все имеет светлую сторону. Если это прозаично для правосудия, но романтично для дружбы! Но продолжайте, друг мой.
– Когда я сказа свое слово, мне сообщили, что я могу идти. Но я не мог ходить без помощи. Тогда констебли помогли мне и спросили,
Некоторое время травник молчал, погрузившись в раздумье. Наконец, он поднял голову и сказал:
– Друг мой, я поразмыслил о вашей истории и постарался рассмотреть ее в свете того, что считаю мировой системой вещей; но она, так сказать, настолько несовместима с моим пониманием, что, – прошу прощения, – честно говоря, я не могу в это поверить.
– Меня это не удивляет.
– Почему?
– Почти никто не верит в мою историю, поэтому я чаще всего рассказываю другую.
– Опять-таки, почему?
– Обождите немного, и я покажу вам.
С этими словами он снял мятую фуражку, поправил драный китель, насколько это было возможно, и заковылял на костылях среди пассажиров на соседней части палубы, бодро обращаясь к ним:
– Сэр, подайте шиллинг Счастливому Тому, который сражался на Буэна-Виста! Леди, подайте на пропитание солдату генерала Скотта, изувеченному на обе ноги в славной битве при Контрерасе![103]
Так вышло, что некий господин чопорного вида частично услышал историю калеки без его ведома. Теперь, наблюдая за его попрошайничеством, этот человек повернулся к травнику и раздраженно произнес:
– Сэр, как вы допускаете, что этот мошенник врет людям в глаза?
– «Любовь никогда не перестает»,[104]
мой добрый сэр, – последовал ответ. – Прегрешение этого бедняги легко простить. Подумайте, ведь он лжет не ради своей прихоти.– Ерунда. Он принадлежит к воинству дьявола, и я твердо намерен разоблачить его.
– Постыдились бы! Только попробуйте разоблачить этого беднягу, и ей-богу… лучше не делайте этого, сэр.
Что-то заметив в его манере, незнакомец решил, что будет благоразумнее ретироваться, нежели поднимать скандал. Между тем, калека вернулся в радостном настроении, собрав богатый урожай.
– Ну, вот, – сказал он. – Теперь вы знаете, что я за солдат.
– О, да. Вы тот солдат, который сражается не с тупыми мексиканцами, но с противником, достойным вашей тактики: с самой Фортуной!
– Ха-ха-ха! – рассмеялся калека, как зритель в партере шестипенсового театра. Потом он добавил: – Не вполне понял, что вы имели в виду, но вышло хорошо.
Его лицо вдруг посуровело, и он вернулся к прежней угрюмой замкнутости, отказываясь вежливо отвечать на вежливые вопросы. Он отпустил несколько нелицеприятных замечаний о «свободной Америке», как он язвительно называл свою страну. Это беспокоило и смущало травника, который, после очередного размышления, серьезно обратился к нему со следующими словами: