Обманщик и его маскарад

– С радостью, – незнакомец проворно спустился вниз и жестом указал космополиту на скамейку, выставленную на палубе. – Садитесь, сэр, а я устроюсь рядом с вами. Итак, вы хотите узнать о полковнике Джоне Мэрдоке. Что же, один из дней моего детства был отмечен белым камнем;[164] это был день, когда я увидел ружье полковника с прикрепленным рожком для пороха, висевшее в хижине на западном берегу реки Уобаш. Я направлялся на запад в долгом походе через глушь вместе с моим отцом. Было около полудня, и мы остановились возле хижины, чтобы дать лошадям отдых и порыбачить. Человек в хижине указал на ружье, объяснил, кому оно принадлежит и добавил, что полковник сейчас спит на волчьих шкурах на чердаке, поэтому мы должны говорить потише, ибо полковник всю ночь охотился (заметьте, на индейцев), и будет жестоко тревожить его сон. Исполненные любопытства и желания увидеть этого прославленного человека, мы прождали два часа в надежде, что он выйдет к нам; но он не вышел. Поскольку нам нужно было достичь следующей лесной хижины до наступления темноты, мы были вынуждены уехать. Сказать по правде, я не был совершенно разочарован, ибо пока мой отец поил лошадей, я тихо вернулся в хижину, поднялся на пару ступеней по лестнице, приподнял чердачную дверь и заглянул внутрь. На чердаке было почти темно, но в дальнем углу я увидел волчью шкуру и какой-то длинный сверток, похожий на ворох опавших листьев с мшистым шаром на конце, над которым ветвились оленьи рога. Поблизости маленькая белка выскочила из кленовой миски с орехами, мазнула хвостом по мшистому шару и со стрекотом исчезла в какой-то дыре. Вот такую сцену мне довелось видеть. Там не было полковника Мэрдока, если только тот мшистый шар не являлся его кудрявой головой, наблюдаемой со стороны затылка. Я мог бы подняться выше, но человек внизу предупредил меня, что хотя в силу походной привычки полковник может спать в любую грозу, он моментально просыпается при звуке шагов, особенно человеческих.

– Прошу прошения, – сказал космополит, мягко положив руку на запястье собеседника. – Боюсь, у вашего полковника была недоверчивая натура. Он был немного подозрителен к людям, не так ли?

– Ничуть. Он много знал о людях, никого не подозревал, но хорошо разбирался в индейских повадках. Хотя, как вы можете заключить, я не был лично знаком с ним, но так или иначе, часто слышал о нем. В особенности мне запомнилась история, которую любил рассказывать друг моего отца, судья Джеймс Холл.[165] Поскольку он славился мастерством рассказчика, и его просили делать это в любой компании, судья в конце концов выработал такой методичный стиль повествования, как будто он рассказывал историю не обычным слушателям, а личному секретарю, пишущему под его диктовку, или выступал перед прессой. Это выглядело очень впечатляюще. А поскольку я обладаю не менее впечатляющей памятью, то думаю, что могу почти дословно воспроизвести его рассказ о полковнике.

– Прошу вас, сделайте это, – с довольным видом произнес космополит.

– Стоит ли мне рассказать вам о жизненных принципах судьи и о сопутствующих вещах?

– Что касается этого, – с серьезным видом отозвался его собеседник, оторвавшись от набивания своей трубки, – то для человека со своими взглядами желательность знакомства с жизненными принципами и взглядами другого человека в значительной мере зависит от того, к какой школе мышления принадлежит этот другой человек. Что вы можете сказать о судье в этой связи?

– Хотя он умел читать и писать, но не получил достойного образования. Однако, если уж на то пошло, я бы отнес его сторонникам вольной школы философии. Он был свободомыслящим патриотом.

– В философии? Тогда человек моих взглядов, при всем уважении к патриотизму судьи и к его мастерству рассказчика, может отложить в сторону свое мнение о его «философии». Но я не ригорист; прошу вас, продолжайте, как хотите, – с философскими отступлениями или без них.

– Тогда я в основном пропущу эту часть, хотя для начала повествования будет полезно провести некоторую рекогносцировку в области идей и жизненных принципов. Например, вы должны знать, что ненависть к индейцам была не монополией полковника Мэрдока, но довольно-таки распространенным чувством среди представителей того класса, к которому он принадлежал. Она до сих пор существует, и несомненно, продолжит свое существование, пока существуют индейцы. Таким образом, моей первой темой будет ненависть к индейцам, а второй и последней темой – жизнь полковника Мэрдока, который их ненавидел.