Обманы зрения

О деловой хватке, энергии, интуиции и везении Льва Яковлевича ходили легенды. Он работал по двадцать пять часов в сутки. Его длинный подвижный нос чуял выгоду задолго до того, как эта самая выгода даже намечалась. Какая-нибудь очередная административно-политическая гроза еще только собиралась собраться, а Баркас был уже начеку. Вокруг бушевали ураганы, рвались снасти, шли ко дну соперники и конкуренты (а вот это всегда приятно!), а на него даже легкий дождичек не попадал.

О жадности господина Барковского потихоньку хихикали. Он терпеть не мог расставаться даже с самой незначительной частью своей империи, и, видимо, поэтому никогда ничего из-под своего контроля не выпускал. Понятия непрофильных активов для него не существовало. Хозяйским вниманием не были обделены не только нефтяные скважины, но и кафе «Мечта» на окраине Москвы, отобранное у прежнего хозяина за долги ещё в конце восьмидесятых, а затем превращенное в крупнейший в этом спальном районе игровой центр с ночным клубом и стриптизом.

Хихикать, правда, старались совсем беззвучно, даже самые глупые и безрассудные.

Всем было известно, что Баркас злопамятен и безжалостен, как раненый слон, и коварен, как гиена. Используя свои богатые возможности и широчайшие связи — а с кем он только ни был на короткой ноге: и с правительственными чиновниками высшего ранга, и с бандитскими авторитетами — Барковский мог стереть в порошок любого. А мог и одним движением руки решить чьи-то самые неразрешимые проблемы. Говорили, что и добро он тоже умел помнить.

У него была жена и четверо детей, которых, по слухам, он обожал и держал под суровой охраной сперва во дворце на Рублевке, а затем и в городе-герое Лондоне, куда позже по его примеру стали пачками переселять свои семьи сильные мира сего.

Все эти истории старательно пересказывались и обмусоливались в прессе, по радио, по телевизору…

И никто достоверно не знал, что именно из ходящих о Льве Яковлевиче Барковском многочисленных сказаний было близко к истине, а что являлось плодом буйной фантазии щедро проплаченных баснописцев. Последнее было больше похоже на правду. Фотографии Льва Яковлевича не сходили со страниц газет, и редкий выпуск теленовостей обходился без упоминания о нем. Но кочующее по средствам массовой информации житие Баркаса имело так же мало отношения к действительности, как моральный облик строителя коммунизма к завсегдатаю детской комнаты милиции.

Барковского дружно ненавидело всё население страны — от пионеров до пенсионеров. Если в государстве что-либо шло наперекосяк (а по-другому никогда и не бывало), то организатором и виновником бед и неурядиц, как правило, считался вездесущий олигарх и его разнообразные интересы.

Все годы существования «Глаза-Алмаза» Ада терялась в догадках, откуда Митя мог знать знаменитого Льва Барковского, и каким образом его удалось уговорить вложить совсем немаленькие деньги в создание медицинского центра. Предположить, что инициатива в этом проекте исходила от Льва Яковлевича, мог только человек с изрядной фантазией. Митя же, порой скрытный до неприличия, на вопросы отвечал крайне туманно и неохотно.

И вот теперь Ада исподтишка разглядывала маленького человечка в очень дорогом темном костюме, ботинках из кожи питона и тысячедолларовом галстуке. Он же немного поскакал по довольно просторному кабинету, повертел в пальцах две-три безделушки, стоящие на угловом столике, а затем стал ковырять старинный письменный прибор, притащенный Митей из дома: бронзовый задумчивый Шекспир на мраморной подставке в окружении пузатых хрустальных чернильниц. В чернильницы, знала Ада, Митька любил пихать нужные бумажки. Олигарх Барковский и туда заглянул. Даже, вроде, принюхался. Потом вдруг повернулся к Аде и уставился на нее черными блестящими, чуть навыкате, глазами.

— А вы, я полагаю, и есть та самая доктор Третьякова, встреча с которой входит в обязательную программу моего посещения данного учреждения, — скорее утвердительно, чем вопросительно пробормотал он, сосредоточенно вертя в руках тяжелую бронзовую крышку чернильницы. Митя, рывшийся в шкафу, немедленно выглянул из своего угла, открыл было рот, но потом почему-то хмыкнул, пожал плечами и спрятался обратно.

Ада, ожидавшая от него активного участия в предстоящем разговоре, ну или хотя бы каких-то официальных представлений, слегка оторопела и, поднимаясь с дивана, растерянно поглядела на Льва Яковлевича.

— Да, это и есть я, — промямлила она неуверенно, как будто сомневаясь в своих словах.

— Будем знакомы, меня зовут Лев Яковлевич, — довольно насмешливо представился важный человек, вроде как прикалываясь — ну неужто может ему повстречаться кто-то, кто не знает его имени!