Обмасонивание

Очередной лобызаемый — не уверовал, а только прикинулся. Для него Христос не воскресе. И вообще — зачем в Эрзянь Мастор жидо-мордвины? В смысле — христиане из аборигенов.

После чего начинается общая свалка и резня. Христиане — свежие, в «мученики за веру»… как-то не очень. Они победили и вышибли мятежников. Городок пострадал, но пожар удалось быстро погасить — весна, сыро.

Вечкензу «ревнители старины» утащили с собой. Повеселились над раненным. В меру своей ненависти и фантазии. Затем ему отрезали голову, насадили на копьё и пошли пугать противников. Те ответили не по-христиански. В смысле: «другие щёки» — подставлять не стали.

Тут к городку неожиданно вернулся Самород, отобрал трофей и уполовинил мятежников. Остальные разбежались.

Конец первого акта. В смысле — акта торжества народного идиотизма в форме «законов порядка, определяемых стремлениями масс».

«Так жить нельзя. И вы так жить не будете».

Я не могу допустить существования рядом с собой такой… кучки дерьма. А они остановить меня не могут. Но этого — не понимают. Мало видели, кругозор узковат. Как у Шамиля до его турне по России.

Они — не тупые. Просто — у них нет информации. Местечковость.

— Париж? А это далеко от Бердичева?

Виноват, здесь живут не в местечках, а в кудо. Поэтому — кудоватость.

Связь восстановлена по временной схеме, Самород проклинает убийц Вечкензы, ведёт сыск по ближней округе. И это всё, что можно сделать — весна.

Напомню: два месяца в году — в ледостав и в ледоход — Русь непроходима. Ни по воде, ни по суше. Мои современники уже и забыли термин «водополье». Здесь это — ежегодно.

«Вязнут лошади по стремена».

Сижу я на своих Дятловых горах, толкаю и проталкиваю обычные дела-делишки. И — не очень обычные, с учётом моей нынешней «рубиконнутости». Самород восстанавливает городок, ловит картов, рубит головы бунтовщикам, помощи не требует.

Тут снова телеграмма. Не от Саморода, а от его жены Мадины.

Интересная дама. Сама — марийка, много лет прожила среди эрзя, в разных вели. Работала у меня переводчицей. Как я помню — нормальная разумная женщина, без склонности к истерикам. А телеграмма — паническая. Типа: враги — тысячами! Муж помирает! Спасай! И что особенно неприятно: прогон встречного сообщения показывает, что кусок линии со стороны Пичай-городка — пропал. Не отвечает.

«Спасай»… Как?! Чем?!

* * *

Говорят, что если бы «генерал Зима» служил в Красной Армии — его бы расстреляли. За пособничество врагу. Как при наступлении вермахта на Москву, так и при контрнаступлении советских войск.

Если бы такой персонаж был у меня в службе — я бы тоже. Даже без трибунала.

Сейчас бы пару суровых заморозков… и конница Салмана была бы у Пичай-городка мгновенно.

Гюго, рассуждая о Ватерлоо, посмеивается над тщетой человеческих планов и усилий. Стоило «провидению» продлить дождик на полчасика, и весь полководческий гений Наполеона оказался бессилен. Пушки были выдвинуты на позиции с опозданием, атака началась позже. Пруссаки Блюхера поспели к сражению и Прекрасная Франция — погибла.

Просто — сырость. И — фактор времени.

* * *

Коллеги, я понимаю, что вам заелдырить цвайхандером вражьи полчища — без проблем. Но… как до них добраться — не задумывались?

— Да не вопрос! Галопом! Аллюр три креста! Сели и поскакали! Аля-улю! Кто не спрятался — я не виноват!

Галопом?! В весеннюю распутицу?!

Попробуйте это чуть-чуть… детальнее.

Ты сидишь на спине у коня.

Здесь воин без коня — как лётчик без самолёта. Всё, отвоевался. Остаётся спрятаться в лесу, забиться под ёлку и застрелиться. В лучшем случае — волоча на себе седло, как скомканный парашют, попытаться «выйти к своим».

Если у тебя просто «вьючное животное», то… тихого тебе лежания. Скорого.

У меня — конь. Мы с ним — давно и хорошо знакомы. Друзья. Буду ли я жив — и от него немало зависит. В руках поводья, кулаки на передней луке. Отпусти пальцы, вытяни. Потник короткий, и подушечки пальцев чувствуют редкую, немножко жёсткую, шерсть. Она… приятна на ощупь. Под ней — плотная кожа. Тоже — приятная. Я бы сказал — уверенная. Под кожей на каждом шаге перекатываются, переливаются мышцы конской спины.

Могучее, доброжелательное существо. Оно идёт, несёт тебя, делает для тебя свою работу. И — проваливается. В грязь. Не «по стремена». Такое — просто смерть. Даже слезши с седла, вытягивая коня в сторону, на твёрдое, за узду… Не получится.

Факеншит! Вы трактор из болота вытягивали?! Ручками или другой трактор искали?! Здесь — сходно. Надевают на коня специальную упряжь, припрягают других коников и… топ-топ… «раз-два взяли!», потихоньку, чтобы животину не угробить…

По счастью, ни один нормальный конь, если только у него наездник не полный придурок, в болото по брюхо не полезет.

В распутицу конь вязнет по копыто. Максимум — по бабку. Выдёргивает ногу, переставляет. Вторую, третью, четвёртую… А ты сидишь на спине своего боевого друга. И чувствуешь, пальцами на его коже, как он мгновенно становится горячим. От этой изнурительной бесконечной работы. По доставке тебя куда-то.