Обмен мирами

«М-да, мужчиной… Хорошо быть мужчиной, когда другой нарастил за тебя мышцы, научился стрелять без промаха и не бояться разной мерзости… – подумал Омал с горечью. – А теперь этот другой сидит, словно крыса в железном ящике, и ждет невесть чего… Да, он напакостил мне там, на Земле, и теперь со всем этим придется разбираться, но ведь и поделом! Не надо менять свою жизнь на чужую, даже если эта чужая жизнь кажется более привлекательной, чем твоя собственная…»

Омалу захотелось немедленно спуститься в циклотронную, где Джо Бастер сидел, привязанный к запасному противоперегрузочному креслу, и освободить бедолагу. Пусть идет на все четыре стороны!

Он осушил бокал, поставил его на стол и шагнул к двери. И едва не столкнулся со старшим помощником.

– Не спешите, мистер Мохо, – сказал Уэйнбаум. – Я должен с вами поговорить.

– Пожалуйста, Стенли, – пробормотал Омал. – Чувствуйте себя, как дома… Вина?

– Не откажусь.

Старпом уселся в кресло. Принял от яхтовладельца бокал, кивнул благодарно. Омал уселся напротив, попытался налить и себе, но рука дрогнула, и он пролил вино на полированное зеркало стола.

Что-то назревало, что-то важное… Какой-то перелом…

Стенли Уэйнбаум смотрел на него неулыбчивыми ореховыми глазами, бокал в его огромной лапе выглядел еще более хрупким, чем был на самом деле. Омалу казалось, что он уменьшается, а старпом растет, что голова и плечи темнокожего межпланетника уже не умещаются в роскошной каюте и вот-вот корпус «Тувии», который выдержал гнев Оберона, треснет по сварным швам и распадется на кусочки. А Уэйнбаум будет расти и расти, пока самая большая луна Урана не превратится в зеленый мячик у него под ногами. И тогда великан рассмеется, поддаст Титанию исполинской ногою, мимоходом наступит на пылающий прыщ Оберона и зашагает к далеким звездам.

«Ну какой же я идиот, – подумал Омал. – Мог бы и раньше догадаться… Своими же дурацкими глазами видел, как взорвался его скафандр, когда каперы шли на абордаж… И Эд Гамильтон переглядывался с ним, как со старым знакомым…»

– Это ведь вы спасли нас тогда, на Венере, верно? – запинаясь, спросил Омал.

Уэйнбаум улыбнулся.

– Было дело, – проговорил он. – Пришлось вспомнить, что когда-то я был ведущим генным инженером «Биоконстракшн». Правда, без помощи мистера Гамильтона не обошлось – вы трое выглядели неважнецки…

– Значит, вы и в самом деле Первотворец?

– Звучит слишком напыщенно, вы не находите? – отозвался Уэйнбаум.

– Да, но… – смешался яхтовладелец, не зная, что на это сказать.

– Но для легенды в самый раз, – подхватил его собеседник. – Давайте уж обойдемся без титулов, мистер Мохо, мы не на императорском приеме.

– В таком случае зовите меня просто Омалом, мистер Уэйнбаум.

– А вы меня по-прежнему – Стенли.

Омал кивнул. В горле у него пересохло и слова застревали.

– Если уж стремиться к истине, – сказал Первотворец, – то все те, кого вы именуете Первотворцами, всего лишь писатели. Не в этом мире, а в другом. Понять это трудно, но необходимо. Там мы рабы материи, здесь мы ее боги. Там наше воображение творит только книги, а здесь – саму реальность. Отсюда эта путаница с датировкой археологических находок, о которой вам рассказывал мистер Бердо.

«Надо же, – подумал Омал, – и это ему известно…»

– Но для вас, Омал, путаница закончилась. Ваша история идет к финалу, – продолжал Уэйнбаум. – Скоро всем сестрам будет роздано по серьгам. И каждый получит по заслугам. Никакого чуда здесь нет. Таковы непреложные законы сюжета. Всегда случается только то, что должно случиться, но иногда автор вправе спросить у персонажа: какой из нескольких вариантов финала ему больше по вкусу?

– И какие… варианты предложите мне вы? – спросил Омал, стараясь не стучать зубами от волнения и священного ужаса.

– Вы можете остаться в теле Джо Бастера, – сказал Первотворец. – А можете вернуть свое.

– Как вернуть? Прямо здесь? Без камеры? – удивился Омал.

Уэйнбаум ослепительно улыбнулся – словно грозовой разряд сверкнул. Омал даже зажмурился.

– Да, здесь, – сказал Первотворец. – А чему вы, собственно, удивляетесь, Омал? Вы ведь не удивляетесь, что яхта вот уже несколько часов в свободном полете и тем не менее мы с вами нормально сидим в креслах, а не болтаемся в невесомости?

– Не обратил внимания, – пробормотал Омал. – А ведь в самом деле…

– Но это сейчас не самое важное, – продолжал старший помощник. – Гораздо важнее, чтобы главные действующие лица определились с выбором.

– Погодите-погодите, – пробормотал яхто-владелец. – Я, кажется, начинаю понимать… Так, значит, мисс Брэкетт и мистер Каттнер…

– И мистер Янг – тоже, – продолжил Уэйнбаум. – Все они сейчас беседуют с вашими друзьями и даже недругами. Мисс Брэкетт приходится нелегко. Мистер Бастер, ваш контрагент, крепкий орешек. Каттнеру выпало говорить с Артуром Бердо и профессором Строссом. И я не берусь предсказать результат их общения. Самая приятная миссия досталась Янгу. Полагаю, мисс Би давно уже определилась со своим выбором, кто ей милее – вы или Алекс Бор?

Сердце Омала готово было выпрыгнуть из грудной клетки. Тесно ему было там.