Обойтись без Бога. Лев Толстой с точки зрения российского права

Как и сегодня, отдельной проблемой были низовые (уездные) суды. По свидетельству статс-секретаря департамента гражданских и духовных дел Государственного совета Н.И. Стояновского, большинство судей во многих из них были неграмотны или, в лучшем случае, малограмотны. Он же утверждал, что «если бы нас в то время спросили: что же такое суд? где же он? – то мы были-бы в затруднении и не знали, что сказать. Настоящего суда не было, а была одна только всевластная всемогущая полиция». Поэтому никого не удивляют такие судебные дела, как: «о найденных в лесу костях, неизвестно кому принадлежащих, по-видимому солдатских (по причине найденной между ними солдатской пуговицы)», «о подложном присвоении крестьянскому мальчику Василию женскаго пола», «об угрозах дворянина NN учинить над собой резьбу», «об учинении мещанскому старосте кулаками буйства на лице» и т. д. (оригинальная орфография документов соблюдена).

О зависимости местных судов от губернских руководителей просто ходили легенды. Архангельский губернатор, требуя от председателя судебной палаты «принять правильное решение» по одному из дел, видя его упорство, решил подтвердить свою позицию палкой, и только чудо и природная ловкость спасли судью от физической расправы и публичного позора.

Санкт-Петербургский военный генерал-губернатор Св. князь А.А. Суворов[72], рассматривая жалобу на членов коммерческого (вторая инстанция) суда, повелел всех их арестовать. Судьи «побежали» за защитой к министру юстиции, который решение губернатора отменил. Правда, потом князь признался, что наложил резолюцию, не читая обращения.

В Курской губернии во время ревизии сенатора Дурасова было установлено, что по указанию губернатора нерассмотренные дела местного суда были просто затоплены в реке. Принципиальный ревизор, снарядив для этого целую флотилию лодок, лично возглавил вылов судебных материалов из воды.

И.В. Гессен в другой своей книге «Великие реформы 60-х гг. в их прошлом и настоящем», описывал порядки, существовавшие в российском дореформенном суде: «Докладов дела, которых требует закон, в действительности не происходило никогда, судьи подписывали решения, заготовленные канцелярией (…) пришлось видеть протокол предварительного следствия о женоубийстве, подписанный чернилами разных цветов, семью должностными лицами, составлявшими временное отделение земского суда, в том числе исправником, становым приставом, уездным стряпчим, депутатом со стороны государств. имуществ и священником, увещевавшим подсудимого. Оказалось, что протокол написан письмоводителем станового пристава и ложен от начала и до конца» (Гессен И.В. Судебная реформа).

И, конечно, в условиях нарастания политического кризиса и революционных настроений в стране никого не могла удовлетворить статистика обвинительных приговоров – таких, по данным Министерства юстиции, около 12,5 %, остальные же 87,5 % приходились на приговоры об оставлении в подозрении (Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. СПб.: 1899).

Судебная реформа призвана была многое изменить, но вот подвергать сомнению сентенцию «dura lex, sed lex», известную ещё со средних веков, как мы понимаем, никто задачу не ставил.