Обойтись без Бога. Лев Толстой с точки зрения российского права

Через несколько дней после состоявшегося процесса известный философ и публицист Н.Н. Страхов написал о нём Толстому: «Эта комедия человеческого правосудия очень взволновала меня. Судьи очевидно не имели в себе никаких качеств, по которым заслуживали бы звания судей, и не имели в своих умах ни малейшего принципа, по которому могли бы совершать суд. Засулич – дурнушка, черненькая, стройная, с мелкими чертами лица и нежным девичьим голосом. С нею обращались почтительно, всё дело вели к её оправданию и оправдали с восторгом невообразимым. Всё это показалось кощунством над самыми святыми вещами. Я очень раздумывался и пришёл к тому же заключению: если бы я и имел силу говорить, мне следует молчать, потому что я ведь не вижу настоящей дороги – вижу только, что они заблудились».

Лев Толстой напишет в ответ: «Засуличевское дело не шутка. Это бессмыслица, дурь, нашедшая на людей недаром. Это первые члены из ряда, ещё нам не понятного; но это дело важное. Славянская дурь, предвестница войны, это похоже на предвестие революции». Великий писатель и в этот раз оказался провидцем. Спустя несколько лет отработанный сценарий успешной террористической атаки Веры Засулич будет в деталях повторён мещанином Н.М. Санковским, когда тот осуществил вооружённое нападение на товарища министра внутренних дел и шефа жандармов генерала П.А. Черевина, до этого командовавшего Собственным Его Величества конвоем, а затем, уже позднее, назначенного на должность Главного Начальника Охраны Его Величества. Злоумышленник также попадёт в высокий кабинет чиновника как проситель, для чего предварительно через швейцара передаст тому письмо с пожеланием лично сообщить генералу важную информацию, с тем же оружием – револьвером «Бульдог» – и так же будет стрелять практически в упор, но промахнётся: в момент покушения нападавший будет не совсем трезв. От пули пострадает только генеральский мундир, пошитый в мастерской лучшего столичного портного А.И. Катуна на Николаевской улице. Имевший репутацию бесстрашного рубаки, герой многих войн генерал-лейтенант Черевин сумеет лично задержать и разоружить нападавшего. Как все регулярно выпивающие люди, Пётр Александрович был милосерден, поэтому в качестве наказания приказал просто высечь розгами Санковского, но состоявшийся суд всё-таки приговорил террориста-одиночку к смертной казни, хотя и она вскоре была заменена на вечную каторгу.

Простота исполнения терактов и отсутствие должной системы обеспечения безопасности чиновников позволяли террористам раз за разом успешно реализовывать свои планы по физическому устранению высших руководителей, регулярно приговариваемых к смерти различными террористическими ячейками, бригадами и крыльями. О чём можно вообще было говорить, если для того, чтобы уберечь от террористов Московского обер-полицмейстера Д.Ф. Трепова (сына губернатора Ф.Ф. Трепова), Николай II назначает его дворцовым комендантом в Петергоф? Своё решение император именно так и объясняет: «Только эта должность может сохранить Трепова в живых. Не могу же я после всего того, что он сделал, передать его в руки анархистов! Тут или за границей – безразлично».

Дважды исключённый из Юрьевского и Московского университетов как неблагонадёжный гомельский мещанин Пётр Карпович решил убить министра народного просвещения доктора права Н.П. Боголепова – известного учёного-цивилиста, имевшего в либеральной среде смертельно опасную репутацию консерватора и реакционера, – за его решение отчислить из Киевского университета и направить в солдаты 183 студента. П. Карпович вместе с другими просителями явился в урочное время в приёмную министра на Фонтанке с заявлением об открытии в Чернигове реального училища, дождался, когда Николай Павлович повернулся к нему спиной, и выстрелил из револьвера тому в шею. После тяжёлого ранения министр скончался в больнице от заражения крови. Террорист был схвачен – он, по традиции, и не пытался сбежать с места расправы. Уголовный суд Санкт-Петербургской судебной палаты приговорил бывшего студента к 20 годам каторги с отбыванием наказания в Шлиссельбургской крепости, а затем в Акатуйской тюрьме.