Обольщение

Джулианна подошла к одному из стульев, стоявших перед столом, и буквально упала на сиденье. Бедняжка вдруг осознала, насколько опустошенной была. Сегодня она призналась Амелии в своей любовной связи с Педжетом и сообщила Тому, что Бедфорд был агентом.

Том обошел стол и оказался рядом, положив ладонь на плечо Джулианны. Она подняла на него взор, благодарно улыбнувшись.

– Я больше не могу отвечать на вопросы, только не сегодня.

– Ты была к нему сильно привязана, – задумчиво произнес Том. – Меня слишком взволновал тот факт, что он оказался агентом, поэтому я совершенно упустил из виду, что ты сейчас должна чувствовать.

– Пожалуйста, не стоит об этом. Со мной все в порядке.

– Как ты можешь быть в порядке? Одно дело – предать идею, и совсем другое – предать человека.

– Я зла… и обижена. Я думала, что мы были друзьями. Но я приду в себя.

Том погрузился в молчание. Наконец, после долгой паузы, он сказал, тщательно подбирая слова:

– Ты смотрела на него не так, будто он был лишь другом. Ты смотрела на него, словно он был принцем всех твоих грез.

Джулианна резко вздрогнула.

– Ты влюбилась в него, не так ли?

Она снова обхватила себя руками, чувствуя, как подступают слезы.

– Да.

– Черт его возьми, – в ярости бросил Том. – Я так и знал! Что ж, я позабочусь о том, чтобы Бедфорд получил по заслугам. Он еще пожалеет о том дне, когда ненароком разоблачил себя перед тобой!

Джулианна мгновенно вскочила:

– Возможно, нам не стоит вмешиваться. Возможно, нам стоит оставить все эти военные игры шпионам и агентам, которые прекрасно знают, как в них играть.

Том скептически воззрился на нее:

– Ты, разумеется, хочешь, чтобы он понес заслуженное наказание?

– Я не знаю, чего хочу! – вскричала Джулианна.

Доминик улыбнулся сам себе, когда они миновали высокие готические шпили Вестминстерского аббатства, и с наслаждением вдохнул не самые приятные ароматы летнего Лондона.

– Боже, как я скучал по этому городу!

Лукас сидел, закрыв нос платком.

– Полтора года – это очень долго.

Их экипаж продолжал ехать по тряской, ухабистой дороге. Доминик ни словом не обмолвился Лукасу о своей деятельности во Франции. Но они ехали уже целых два дня, останавливаясь только для того, чтобы сменить лошадей и кучеров и наспех перекусить, и успели узнать друг друга достаточно хорошо. Они говорили о войне, революции и последних событиях внутри страны. Грейстоун был в курсе всех мало-мальски важных деталей о войне на континенте и довольно много знал о расстановке сил во французской политике. Доминик уже нисколько не сомневался в том, что Лукас Грейстоун был вовлечен в работу для военных нужд, хотя чем именно занимался его спаситель, Педжет не знал. Он не спрашивал, а Лукас об этом не распространялся. Грейстоун, очевидно, придерживался таких же консервативных взглядов, как и Доминик, и был настроен категорически против революции, которая могла достигнуть берегов Англии. Педжет дружески расположился к Лукасу, но это доставляло ему некоторое неудобство – он чувствовал себя так, словно предал Грейстоуна, вступив в любовную связь с его сестрой.

Они не разговаривали о Джулианне. Понимая, что поездка в Лондон растянется на два-три дня, в зависимости от состояния нанимаемых экипажей и погоды, Доминик делал все возможное, чтобы осмотрительно сохранять беседу в безличном русле.

Карета повернула на север, оказавшись на Парламент-стрит, и Доминик бросил беглый взгляд на реку, которая была привычно полна тяжело передвигавшихся паромов и барж всевозможных форм и размеров. Последняя стычка с Джулианной все еще беспокоила Педжета. Точно так же, как и момент, когда она узнала правду о нем и его обмане. Доминик знал, что никогда не забудет ни ее абсолютного недоверия, ни ее праведного гнева. Педжет очень жалел, что их роман закончился вот так, а еще больше он жалел о том, что Джулианна узнала: ее герой никогда не существовал в реальности.

Спустя несколько минут карета остановилась перед зданием адмиралтейства, и Доминик с Лукасом выбрались из кареты. Грейстоун приказал кучеру подождать.

Доминик хранил молчание, пока они поднимались по широким ступеням из светлого камня и пересекали просторный вестибюль. Вокруг то и дело сновали военно-морские офицеры и дипломаты, пэры и государственные служащие.

– Бедфорд!

Обернувшись, Доминик увидел графа Сент-Джаста, стремительно шагающего через вестибюль. Гренвилл был высоким темноволосым мужчиной, который, казалось, был вечно погружен в раздумья, что заставляло одних обвинять его в холодности, а других – уличать в высокомерии. На нем красовались великолепный, с иголочки, темно-коричневый сюртук, светлые бриджи и белые чулки. Как обычно, граф не носил парик, его темные волосы были убраны назад в косу. Пропустив Грейстоуна вперед, к приемной, Доминик дождался, когда Сент-Джаст подошел ближе и без улыбки поприветствовал его.

– А я все гадал, когда же смогу увидеть тебя снова. И смогу ли вообще. – Гренвилл дружески сжал плечо Доминика. – Рад, что ты вернулся, Бедфорд.

Доминик расплылся в улыбке.