Обольстительная леди Констанс

– Как можно полюбить того, кому принадлежишь всецело? И даже если… хотя не верю, что такое возможно… вы считаете, что муж, приобретенный таким способом, поверит в мою бескорыстную любовь? Или вы имеете в виду настоящую любовь, Кадар? А ведь тогда все будет еще хуже, потому что в таком случае я попаду не просто в тюрьму, а в рабство… Я не хочу совершать такую глупость.

– Констанс, вы когда-нибудь влюблялись?

– О да! В шестнадцать лет я влюбилась в одного нашего конюха, – с улыбкой ответила она. – Потом был акробат из странствующего цирка – я каждый вечер ходила на его представления. Кроме того, я увлеклась деревенским кузнецом. У него была такая фигура, что у всех женщин, которые видели его за работой, подгибались колени.

– У вас, видимо, склонность к неподходящим мужчинам, – сухо заметил Кадар. – Наверное, так проще добиться того, чтобы вообще не выходить замуж.

Как ни странно, он оказался совершенно прав. По крайней мере, она по-прежнему верна себе.

– А вы? – спросила она. – У вас тоже склонность к неподходящим женщинам?

Она хотела лишь пошутить, подразнить его, отвлечь от глубокого проникновения в ее мысли, но от ее слов он вздрогнул.

– Один раз так и случилось, – ответил Ка-дар. – С меня хватило. Больше я такой ошибки не повторю.

Он понятия не имел, что подтолкнуло его к такому признанию. Констанс ошеломленно молчала. К счастью, уже зашло солнце и в библиотеке воцарился полумрак. В темноте Кадар не видел ее лица. Каким жалким созданием он был тогда! Он готов был провалиться сквозь землю, когда вспоминал того юношу с оленьими глазами, уверенного в том, что любовь способна преодолеть любые преграды. Каким наивным был он тогда, каким неискушенным! Бутрус вечно дразнил его за это, он благодарил звезды за то, что брат так ни о чем и не догадался.

– Простите меня. Я просто пошутила. – Кон-станс положила руку ему на плечо.

Он вздрогнул и поспешно сбросил ее руку. Сейчас ее близость была невыносимой. Ему показалось, что Констанс снова читает его мысли.

– Мне не нужно ваше сострадание. Не знаю, с чего вдруг мы заговорили о прошлом. – Поздно, понял он, ведь он первым поднял эту скользкую тему. – Сейчас оно не имеет к нам обоим никакого отношения, – поспешно продолжал он, не давая Констанс ответить.

Он ждал, но она, вопреки своему обыкновению, ничего не говорила, не нарушала молчания. Может, она почувствовала, как он разозлился, потому что, сама того не желая, гостья разбередила старую рану? Вернувшись в Маримон, он живо все вспомнил, только и всего. Воспоминания… Надо придумать, как от них избавиться.

– Уже поздно, – хрипло проговорил Кадар. – Должно быть, время ужина давно прошло.

– Я не голодна.

Неужели она плачет – или ему показалось? Во время их разговора он эгоистично думал только о себе и забыл о болезненной правде, которую она первая ему открыла.

– Нельзя обозревать звезды на пустой желудок. Позвольте, я прикажу что-нибудь сюда принести. Мы с вами поужинаем вместе.

– Это неприлично, – возразила благоразумная Констанс. – И потом, у вас, наверное, множество дел. Мне лучше уйти. – Она отвернулась.

И вправду, им не стоит ужинать вместе. Ему, как обычно, подадут пышный ужин в королевской столовой, и у него действительно тысяча дел. Но он не хотел ее так отпускать.

– Прошу вас, останьтесь. – Его голос звучал мягко. – Таким образом я пытаюсь извиниться за то, что заставил вас рассказать о своем отце… Я дал волю своему любопытству, хотя понимал, что для вас эта тема довольно неприятна.

– Ничего подобного, – возразила Констанс. – Я все рассказала сама, почти без всяких расспросов с вашей стороны. Очень неловко получилось… Это мне следует извиняться. – Ей стоило больших усилий держать себя в руках.

– Не надо, – сказал Кадар, заключая ее в объятия. – Вам не о чем жалеть. Только вы поняли, как тяжело мне далось мое теперешнее положение. Кто-то считает, что меня соблазняет власть, другие же мало понимают, насколько притягательной была та жизнь, которую я сам для себя создал.

– Вы пробовали кому-нибудь объяснить свою позицию?

Да… одной особе. Неужели она в самом деле его понимала? Тогда ему так казалось и он считал их родственными душами. Неужели его чувства были настолько сильнее ее чувств? Она уверяла, что тоже любит его. И все же не выполнила его просьбу… Кадар плотно зажмурился, как будто это действие способно было вытеснить воспоминания. Прошлое мертво, как и жизнь, которую он пытался создать на его обломках.

– Все ушло, – сказал он, – ушло. Какой смысл объяснять?

Молчание. Лицо Констанс прижималось к его груди. Ее волосы щекотали ему подбородок, ее тело было теплым, но он понятия не имел, о чем она думает. Он на себе испытал горечь собственного лекарства: от ее молчания ему стало не по себе.

– Все было очень давно, и мне уже не больно, – признался Кадар. Он не лгал, потому что болеть не должно… ему и не было больно, пока…

– Но вам должно быть больно! – воскликнула Констанс. – Если вы любили ту женщину по-настоящему… Как ее звали?