Оборотная сторона бессмертия (СИ)

— Блейз, — Кингсли сел за стол и серьезно взглянул на Забини. — Потерпи еще немного. Пару недель…

— Сегодня! — перебил его парень. — Вы арестовали и отправили в лагерь мальчишку только за то, что он, пытаясь спасти отца, принял метку, будучи совсем ребенком. Я полгода пытаюсь пробиться… Сэр! Если вы не дадите мне разрешение, я… Нам будет сложно делить любовь моей матери.

Шеклболт несколько секунд молча смотрел на него. Не критично. В конце концов, в отличие от Поттера, эти двое учились на одном факультете и, всем известно, всегда дружили. Не критично!

Кингсли взял министерский бланк и, окунув перо в чернила, произнес:

— Один раз в неделю. Когда?

— Сегодня… По четвергам.

Министр быстро набросал разрешение и, просушив чернила, протянул Блейзу.

— Спасибо, сэр.

— Приведи себя в порядок. Я покурю, — произнес Кингсли и вышел за дверь.

*

Идиот, Поттер! Какой же ты идиот! Двести баллов профессору Снейпу за прозорливость!

Он смотрел как затравленный зверь! Что ты пытался сделать? Доказать, что тоже можешь пойти на что-то унизительное? И в качестве «унизительного» ты выбрал поцелуй с НИМ! Отлично, Поттер! Это должно было прекрасно его поддержать! Великолепное решение, Гарри! Ты даже не позволил ему ответить, прервав это показательное изнасилование его рта до того, как он смог хотя бы превратить его в равноправный поцелуй!.. А он… Он ведь пытался ответить…

— О, Ме-е-ерлин! — простонал Гарри, накрывая голову подушкой.

Он не мог разобраться в десятках эмоций, нахлынувших на него в тот момент, когда за Драко Малфоем захлопнулась дверь домика для свиданий. Поттер несколько минут стоял посреди комнаты, разрываемый желанием броситься следом и невозможностью сдвинуться с места, пока в дверях не вырос Альфа.

Вервольф почему-то, еще встретив Гарри у ворот, на этот раз смотрел на него исподлобья хмуро и немного виновато. И сейчас так же, стоя за порогом, не произносил ни слова, будто чего-то ожидая от посетителя.

Поттер вздохнул поглубже, стараясь взять себя в руки. Пора было уходить.

— Сумки Малфою… — побормотал он, и оборотень, молча кивнув, отошел в сторону, выпуская его из домика.

Поттер уверенно шел за вервольфом к воротам, спокойно кивнул ему на слова прощания, активировал портключ и… Разнес стихийной магией гостиную дома на Гриммо.

Когда он пришел в себя, вокруг валялись щепки от старинных кресел, осколки оконного стекла и какой-то посуды, разорванные в клочья занавески… Устояли только стены и камин.

— Дьявол, Дьявол, Дьявол! — выругался Поттер, чувствуя, как снова начинает скручиваться внутри эмоциональная спираль.

«Вот, видишь, Герой, не все так просто нести в себе…» — так привычно, насмешливо-надменно… Только все равно как-то иначе. Как-то так, что хотелось уничтожить всех, приложивших к этому «иначе» руку.

Тонкие прохладные губы так безропотно приоткрылись под его напором, позволяя наглому чужому языку скользить по влажному, свежему теплу рта, совершенно не сопротивляясь… Только плечи напряглись, и замерло дыхание. А потом нежный, словно лепесток цветка, язык дрогнул и робко скользнул по вторгшемуся завоевателю…

И Гарри испугался. Ответная ласка ломала концепцию «принятия вызова». Поттер испугался того, что о нем подумает Малфой, позволь он. Одно дело — выполнить поставленные условия, и совершенно другое — этими условиями наслаждаться. Гарри эгоистично думал, как будет выглядеть он в глазах Драко. И, лишь когда у двери Малфой обернулся… Переобутый против воли, облагодетельствованный теплой одеждой и буквально изнасилованный языком в рот… Поттер вдруг понял, что сделал. Он ждал реакции. Привычной насмешки, злого проклятия, возвращения и удара в челюсть. Он надеялся, что Драко сделает хоть что-нибудь. Но Малфой только молча кивнул и вышел.

До вечера Гарри слонялся по дому, готовый биться головой о стену. Оставшиеся полбутылки огневиски не помогли ни грамма, лишь сдерживать стихийные всплески стало еще труднее, и то там, то здесь лопалась посуда и потрескивала мебель.

Решив наконец, что себя нужно просто выключить, Гарри проглотил зелье «Сна без сновидений» и… Уже три часа метался по постели.

Зелье все же начинало действовать, слегка отодвигая на второй план щемящее чувство вины, тревогу, злость, и страх, что того Малфоя, который раньше бы выплюнул ему в морду колкость и двинул в глаз, больше нет, что остался лишь покорный и податливый, сломленный мальчишка. И, вместе с этим, из дальних уголков его сущности всплывали воспоминания о гладкой, трепыхающейся под пальцами, прохладной коже живота с тонкой полоской шелковистых волосков, убегающей от небольшой ямки пупка вниз под завязки свободных штанов, о выступающих косточках лопаток и красном воспаленном рубце, который так хотелось сцеловать с белого тела, что губы начинали колоть тысячи маленьких иголочек, о напряженных мышцах и податливых, пахнущих молоком губах… И о мимолетном, ласкающем движении нежного языка.