Оборотная сторона НЭПа

Каменев не ушёл от ответа. Сразу понял, что речь идёт не столько о внешней торговле, сколько о промышленности. Отечественной, страдающей от отсутствия сбыта. Однако стал объяснять необходимость внешней торговли. «Если бы действительно мы могли, — вразумлял он непонятливого делегата, — существовать и поднимать наше хозяйство вне мирового рынка, вне связи с мировым хозяйством, программа, которую высказал товарищ Терентьев, была бы хороша. Но это для нас в данный момент недостаточно. Да, мы находимся в таком положении, что должны и хлеб, и уголь, и керосин вывозить за границу. Я скажу более того. Чем больше мы будем вывозить за границу этих продуктов, оставляя, конечно, себе всё то, что нам необходимо, тем быстрее пойдёт у нас дело восстановления промышленности и сельского хозяйства»^{347}.

Так один из властной «тройки», по сути, впервые назвал источник социалистического накопления. Источник финансирования подъёма экономики. Не повышение налогов на крестьянство и новую буржуазию, как предлагали Пятаков и Преображенский, за которыми стоял Троцкий. Нет, принципиально иной — доход от внешней торговли. Хотя и делавшей ещё первые шаги, ещё только завоёвывавшей своё место на мировом рынке, но уже добившейся несомненных успехов.

В 1922/25 году экспорт превысил импорт и принёс чистый доход в размере 22,2 млн. золотых рублей^{348}. При этом вывоз той самой нефти (и нефтепродуктов, включая керосин), о котором говорил Терентьев, в 1922/23 году составил 150 млн. тонн, а в следующем — удвоился, достигнув 300 тыс. тонн^{349}.

Делая ставку на внешнюю торговлю, Каменев не уточнил, что таким образом страна попадает в полную зависимость от ситуации на том самом мировом рынке и рассчитывать на доходы может лишь в том случае, если не разразится кризис или не изменится конъюнктура, будет сохраняться спрос на товары из Советского союза.

Через день, 1 февраля, эстафету оправдания НЭПа в её неизменном виде принял Зиновьев. Там же, на Втором съезде Советов, выступил с пространным докладом, затронув не одну проблему. Говорил о минувшей дискуссии, взаимоотношениях партии с государством, организационных вопросах, мировой революции. А чтобы склонить в свою поддержку тех депутатов, которых доклад Каменева так и не убедил, сразу же признал ожидаемое многими:

«Было бы смешно думать, что у нас сейчас просто всё пойдёт по-старому. Надо ясно отдавать себе отчёт в том, что по-старому дело пойти не может… Мы находимся теперь впервые (после смерти Ленина. — Ю.Ж.) в том положении, когда вынуждены будем сами искать себе дорогу».

Какой же путь предложил Зиновьев стране, надеясь на одобрение и поддержку делегатов съезда?

«Наша задача… сводится в настоящий период… к следующим двум задачам: во-первых, укрепить нашу государственную промышленность и, во-вторых, завершить буржуазную революцию в деревне. Завершить её так, чтобы она одновременно послужила началом для действительного соединения с социалистическим строительством в городе»^{350}.

Следовало ожидать, что далее Зиновьев и разовьёт названные задачи и предложит свой вариант их решения. Тем более что впервые в экономической программе промышленность была поставлена на первое место. Однако докладчик не стал говорить о ней. Переключился на деревню. Мельком заметил — одной из мер для завершения буржуазной революции в ней стало создание Сельскохозяйственного банка, призванного кредитовать крестьян и тем самым способствовать развитию сельского хозяйства. Ну, а каковы остальные меры? Их Зиновьев не назвал.

Тем докладчик и ограничился. Забыл об экономике. Заговорил о том, что не имело ни малейшего отношения к задачам и функциям съезда Советов СССР. Практически всё время посвятил партии, высказав крамольную, с точки зрения ортодоксов, мысль. О недостатках монополии РКП на власть. По мнению Зиновьева, многие группы населения, в том числе и рабочие, «при другом положении вещей были бы не в большевистской партии, а в какой-нибудь промежуточной или прямо меньшевистской… Не будь у нас монополии легитимности, эти другие группы пытались бы так или иначе самостоятельно выступать на политической арене, и от этого меньше вреда было бы»^{351}.

Тут возникал вопрос: почему же такие фракции — эмбрионы партий, как «Рабочая группа», а ранее «Рабочая оппозиция», «Рабочая правда», — душили в зародыше? По Зиновьеву выходило, что монополия РКП на власть только и позволяет осуществлять диктатуру пролетариата, отказаться от которой невозможно ради верности марксизму^{352}.

Лишь в самом конце доклада Зиновьев вспомнил, что выступает он не на партийном форуме, а в верховном органе власти страны. Вспомнил и сказал скороговоркой, уложившись в шесть фраз, о том, с чего начал: «Основы НЭПа остаются всерьёз и на долго. План у нас есть (план электрификации). Подвинтить гайки в области кооперации… Подкрепить кооперацию в духе социализма… Ещё более базироваться на рабочем классе во всей политике. Смычку пролетариата и крестьянства ещё более, без остатка, делать основой своей политики»^{353}.