Оборотная сторона НЭПа

И всё же победа Зиновьева оказалась пирровой. Ему пришлось не только смириться с волей остальных членов руководящей группы сохранить Троцкого, пусть и условно, в ЦК и ПБ, но ещё на пленуме отказаться от своей прежней стратегии — упование только на мировую революцию. Признать, что никакой революционной ситуации ни в Европе вообще, ни в Германии в частности пока нет и она не предвидится в ближайшее время. Следовательно, придётся «строить социализм», вернее, поднимать экономику страны, своими силами.

Выступая на пленуме чуть ли не последним — чтобы не выпячивать кардинальную смену курса партии, Зиновьев под сурдинкой объяснил причины новых задач, вставших перед СССР.

«Можно было бы, — сказал он, впервые делая упор не на революции на Западе, а на возможности нападения капиталистических стран, — сформулировать такой закон: по мере роста советского хозяйства в нашей стране, упрочения первой советской республики и усиления влияния Коминтерна, приближается момент, когда международная буржуазия получит новый импульс, новый мотив для войны. На это требуется определённый промежуток времени… А при нынешнем положении мы должны держать курс на затяжку, на большую осторожность, на то, чтобы получить более широкий (коминтерновский. — Ю.Ж.) фронт»^{449}.

Вряд ли кто-нибудь, если бы задумался, смог бы понять странную логику такой мотивации. Почему империалистические страны пока СССР слаб, не желают нападать на него, а развяжут войну лишь тогда, когда он восстановит свою промышленность, укрепит обороноспособность? Но другого объяснения скрытного отказа от подталкивания мировой революции измыслить Зиновьев пока не смог.

Зато на утреннем заседании 18 января, сразу же после осуждения Троцкого, в докладе Сокольникова о бюджете на 1924/25 год, рассматриваемом с обычным значительным опозданием, всё оказалось безупречным. Понятным, вполне обоснованным, даже вселявшем уверенность в будущее.

Всего три месяца назад нарком финансов предлагал, и предлагал предельно осторожно, ненавязчиво, наполнить бюджет страны поднятием «всего лишь» на 10° крепость неких «наливок и настоек». Причём тут же оговорился — «это, конечно, не следует смешивать с вопросом о водке, который здесь исключается». Теперь же говорил об использовании опыта финансовой реформы Витте твёрдо, без обиняков.

«Во-первых, — заявил он как о вполне решённом, — имеет место увеличение, по новому источнику дохода, на 10° крепость знаменитой “русской горькой” (выделено мной. — Ю.Ж.) и других (алкогольных напитков. — Ю.Ж), которые теперь распределяются, серьезное увеличение государственного бюджета». Правда, поспешил на всякий случай успокоить участников пленума. «Всё производство спирта, — добавил он, — в этом году может составить всего около 4% довоенного».

Сокольников не кривил душой. Говорил правду. В России за 1913 год, предшествовавший введению сухого закона, было произведено 17,1 млн. гектолитров 40-градусного спирта, а в 1924/25, чего ещё никто не мог знать — 950 тысяч гектолитров, то есть 5,5% от довоенного уровня. И все же нарком уточнил: «Во всяком случае, то обстоятельство, что по этой статье могут быть довольно крупные поступления, вообще страхующие нас от недобора по некоторым другим поступлениям, и даёт нам возможность более уверенно планировать государственный бюджет на год вперёд»^{450}.

Чуть позже поспешил раскрыть появившиеся выгоды. «Нам, несомненно, придётся при росте водочных поступлений не только увеличивать расходы по государственному бюджету, но придётся пересмотреть и таблицы доходные и, может быть, пойти на некоторые реформы налогов, которые будут сопровождаться уменьшением налоговых поступлений. Например, мы сейчас наметили уменьшение обложения кустарей и ремесленников, мы уже некоторые льготы в этом направлении дали». Пояснил — какие: уменьшение налога за квартиры, снижение принудительного займа с 40 до 25 млн. рублей^{451}.

Не ограничивая себя только деталями бюджетной политики, Сокольников сделал и важный экономический вывод.

«В течение трёх лет, — объяснил он, — мы переживали период финансового строительства, который, как теперь становится более или менее ясным, поместился между эпохой гражданской войны и эпохой большого хозяйственного подъёма. Посередине пролегла полоса финансового строительства, когда нужно было укреплять наш государственный аппарат, обеспечить существование советского государства, изо дня в день налаживать его нормальную работу и нормальную жизнь и укреплять валюту, которая является кровью хозяйственного организма.

После этого периода мы перейдём к периоду большого хозяйственного подъёма. Мне кажется, можно с известным основанием утверждать, что мы начинаем сейчас чувствовать приближение этого периода, что мы начинаем в области хозяйственной двигаться темпом более быстрым, чем до сих пор»^{452}.