Обожженные языки

Суицидальные группировки – явление отнюдь не новое. История гетевского Вертера на современный лад. Бедолага-герой, замученный безответной любовью, пускает себе пулю в лоб. Правда, его пример оказался настолько заразительным среди других неудачников в любви, что около двух тысяч молодых людей последовали ему, лишив себя жизни точно таким же способом.

Только не в книжке, а взаправду.

Дошло даже до того, что вскоре после публикации роман «Страдания юного Вертера» запретили. То была одна из первых вспышек эпидемии подражающих самоубийств, так называемый эффект Вертера. Ребят словно охватила лихорадка – лихорадка Вертера. Они даже одевались под гетевского героя.

Та же болезненная мода, по которой одет Бес-Френд Упырихи: подведенные черным глаза, джинсы в обтяжку, тщательно уложенные волосы… Замордованный любовью до синяков под глазами, а может, и непонятый, отчаянно ищущий внимания и выхода, как Вертер.

Мода продается, но смерть продается еще лучше.

Даже Наполеон, и тот когда-то поддался юношеской горячке. Планируя военные операции, юный Бонапарт сочинял монологи а‑ля Гете и носил экземпляр «Страданий» в кармане своего модного вертерского убора того времени.

Завоеватель Европы, похожий на девчонку.

«…Женская школа… телесное дисморфическое расстройство… апокартерезис… голодная смерть…» Джек все талдычит свое, жилые дома постепенно редеют. Асфальт сменяется грунтовкой, кирпич уступает место высокой траве, а его рассказ интереснее не становится: «…Попал под сокращение… перрон… поезд отрезал голову…»

В Америке, в конце сороковых годов, когда на первой полосе появлялась статья о чьем-нибудь самоубийстве, тут же следом человек пятьдесят лишали себя жизни. Одновременно с этим подскакивало количество смертей на дороге. Недоказанные самоубийства в дорожных авариях оставались одной из ведущих тем в американской журналистике более двадцати лет, пока не ввели новый моральный кодекс с целью предотвратить несчастные случаи. А также запретить пропаганду самоубийств. Вот почему в пакетах кабельного телевидения нет канала «Суицид». Или пока еще нет. Скоро! Смотрите! Новый канал терминальной реальности!

В Сан-Франциско раз в две недели, как по графику, кто-нибудь прыгает с моста Золотые Ворота и разбивается насмерть.

А в лесу Аокигахара у подножия горы Фудзияма в одном только 2002 году семьдесят восемь человек покончили жизнь самоубийством.

В остальных частях Японии число интернет-договоров о групповом самоубийстве утроилось, с тех пор как полиция стала вести их учет.

Вгрызаюсь в чуть теплый, резинистый каштан. Всю эту информацию я записывал, гоняясь по пятам за моим братом, Непревзойденным Дураком. Перед этим была экскурсия по соседству – в Бричфорде, находящемся отсюда всего в одном экстренном телефонном звонке. Там с городской пристани бросились и утонули уже четырнадцать подростков. И все из-за какой-то городской легенды – не то фокуса, не то розыгрыша. Новой подростковой игры с удушением, в которой якобы можно получить кайф, при этом не пострадав.

Игры с притворными криками о помощи, с растущей, как снежный ком, популярностью, – игры, переходящей от одного бричфордского подростка к другому со скоростью эпидемии. Причем каждый из них слышал о Легендарном Сморкаче, которому удалось это проделать и каким-то образом выжить. Так что вполне возможно, что игра казалась ее жертвам невинным развлечением, безопасным способом привлечь внимание окружающих, перестать быть изгоем и невидимкой.

Однако наивно считать, будто в конце игры можно что-то изменить. Ее последствия необратимы.

И брат мой, который, живя в моей тени, умел своими выходками завоевать внимание, и эта череда жертв – мотивы их действий на самом деле мало чем отличаются.

Когда методы ухода из жизни имитируют те, что практиковались в прошлом, эксперты в газетах, из которых у меня хранятся вырезки, называют это явление подражающим самоубийством. Или эффектом Вертера.

Скопление случаев суицида, происходящих как по цепной реакции, один за другим, будто падающие костяшки домино, называется суицидальным кластером.

А место, в котором неоднократно наблюдается такой кластер, – горячей точкой. При этом неважно, идет ли речь о колебаниях численности леммингов или поклонении юному Вертеру со стороны ребят вроде Курта Кобейна, неизменно приводящем к прыжкам с мостов, – формы и тенденции бывают разные. Они появляются в одном месте и исчезают.

Потом появляются в другом месте.

Затем – в третьем.

«…Беженец из зоны военных действий… отказ в визе… акт самосожжения… бу-бу-бу…» Под настойчивое зудение гида я жую еще не остывший каштан. Экскурсовод ведет нас по кочкам и ухабам вдоль гниющих амбаров и скелетных развалин… вдоль колючих шпалер и кустов крапивы, вспыхивающих оранжевыми отблесками светильника… и, кажется, уже действует на нервы: «…Подростковый страх… безопасная бритва… потеря крови… бу-бу-бу…»