Обращенный к небу. Книга 1

– Нет, – тряхнул кудрями Илья. – Знать, от тебя услышу.

– Услышишь, – кивнул головой Зосима. – Илия означает «божья сила».

– Эвон как! – подивился Илья. – Доброе имя.

– А силой какого именно бога обладаешь ты? – прищурился Зосима. – Ведь их у славян, что звёзд на небе.

– Время покажет, стало быть, – пожал плечами Илья.

– Может, и покажет, – согласился Зосима. – А ведь иудеи веруют в единого бога, творца всего сущего. Значит, его силой до́лжно обладать и тебе. Ведь людям дают имена для того, чтобы дать напутственную силу того, в честь кого они названы.

– А вдруг я от каждого славянского бога по чуть-чуть иметь буду, а и того мне с лихвой хватит? – улыбнулся Илья. Зосима покачал головой:

– Ну-ну… Мои предки тоже поклонялись, почитай, тем же богам, которым кланяетесь и вы, славяне. Однако жизнь их была тяжёлой, и великая Эллада часто была бита варварскими племенами, кои ни в искусствах, ни в науках толку не знали. Не такова ли участь и твоей земли, Муромец?

Илья насупил брови и сказал:

– А вот на то я и пригожусь, чтоб моей земле той участи избежать.

Илья решил, что на этом разговор окончен, но Зосима сказал, будто и не Илье вовсе, а так, больше для порядка:

– Имя твоё иудейское, и мой Господь тоже в том племени народился, когда ему приспело на землю прийти…

Илья кивнул, хотя разговор вести ему уже не хотелось:

– Я знаю о сыне бога по имени Иисус.

– Много ли ты о нём знаешь, слушая на базарах да ярмарках урывками? – подняв голову, строго вопросил Зосима.

– Я слышал о нём не на базарах и ярмарках, – отвечал Илья спокойно и с достоинством. – Мне рассказал о нём мой наставник.

– Он был христовой веры? – заинтересовался Зосима, хотя лицо его по-прежнему было непроницаемо.

– Вряд ли.

– Значит, язычник? – ехидно прищурился эллин, готовясь к обличительной речи, но Илья отрицательно помотал головой:

– И наших богов он тоже не славил.

Зосима нахмурился, не скрывая этого:

– А о других богах он тебе рассказывал?

– Было дело.

– Странный человек твой наставник. Я бы не удивился, если на самом деле он оказался колдуном.

– Хотел бы я, чтобы таких колдунов было побольше, – тотчас отозвался Илья. – Тогда на земле люди меньше лили бы горькие слёзы.

– Что ты можешь знать о колдунах! – зловеще сказал Зосима. – Они творят свои чары с помощью дьявола!

– Ты ошибаешься, уважаемый, – по-прежнему спокойно отвечал Илья. – Мой учитель преумножал добро, а злодейства пресекал. И хорошим людям ничего худого не сделал – его и сейчас в моём селе, да и на многие вёрсты вокруг добрым словом поминают. Иные так и родителей своих не почитают.

– Глупых людей и в ваших краях с избытком, – сказал Зосима, холодно глядя на Илью. – Встречал я в ваших краях дикарей, которые, увидев на святой иконе бесов, посчитали их божествами и кланялись им.

– А пошто же на святой иконе бесов писать? – прикинувшись дурнем, удивился Илья, на что Зосима поднялся со своего места и, уже не скрывая досады, выговорил с нарочитым эллинским вы́говором[21]:

– Не дорос ты, я вижу, о святых иконах беседу вести! Окончим сей разговор.

2

После ужина, когда совсем уже стемнело, Зосима по обыкновению отправился к князю. Илья и Мусайлима проводили его до шатра и, предоставив охранять вход двум дружинникам, всегда бывших там на часах, обошли шатёр кругом и встали лицом к степи поодаль друг от друга. Шатёр князя стоял ровно посередине становища, потому здесь хазар или лазутчиков можно было опасаться в последнюю очередь. Мусайлима с Ильёй молча оглядывали мерцающую огнями костров степь. Муромец в беседы ни с Мусайлимой, ни со Слышкой не вступал, и они будто не замечали его, но сегодня Илья нарушил молчание. Повернувшись к сарацину, он сказал:

– Не сочти меня праздным лоботрясом, любопытствующим втуне, Мусайлима, но не скажешь ли ты мне, почему служишь Зосиме? Ведь он иной веры, нежели твои соплеменники.

Араб сурово посмотрел на Илью и ответил, вновь обращая взгляд в ночную степь:

– Не для разговора мы здесь, воин. Стой, где стоишь.

– Прости, Мусайлима, – приложив руку к груди и слегка поклонившись, сказал Илья. – Ты прав.

Муромец уставился на степь, и снова воцарилась тишина, лишь под невысоким холмом, на котором стоял княжеский шатёр, негромко волновалось становище, мягко сливаясь с морем по одну и степью по другую сторону.

1

Лишь войдя в шатёр и увидев князя, Зосима нахмурился:

– Князь, ты снова становишься к образу Спасителя, будучи пьян? Ты оскорбляешь нашего Господа!

Князь согнувшись сидел на своём походном стуле, словно филин на суку во время дождя, и угрюмо молчал.

– Слышишь ли, князь? – позвал Зосима, подходя ближе и стараясь взглянуть в глаза Владимира.

– Я-то слышу. А что толку от твоего Спасителя, если он меня не слышит? – поднял тяжёлый взгляд князь.

– Молитвой… – начал было Зосима, но князь угрюмо его оборвал:

– Спокон веков что норманны, что славяне молитвами лишь славили своих богов, а коли просить чего приходилось, жертвы несли в горстях! Что толку воздух сотрясать втуне?! Не по-людски это, Зосима, нешто я беден настолько, чтоб только словами пустыми к богу обращаться?