Обращенный к небу. Книга 1

– Уйди, я сам! – орал ему Илья, но тот только мотал головой и продолжал гонять Илью с шестом. Муромец уже плохо соображал, что они делают и зачем это всё, оглохнув от непрекращающегося ора и шума боя, зная только одно – поставить упавшую лестницу вновь. Он не чувствовал тяжести двух надетых броней и уже перестал утирать пот, градом льющийся со лба. Расставить людей на шесте, поднять лестницу, отложить шест, держать трясущуюся лестницу, дать ей упасть (удержать невозможно), поднять шест, расставить людей на шесте… В ушах сквозь шум битвы глухо стучало било, которым таранили ворота, за спиной ухали пороки, жутко летели далеко над головой камни, и Муромцу был слышен грохот их тяжкого падения. На стенах лязгали мечи, с хищным свистом носились в воздухе стрелы, тут и там вонзаясь в плоть, и чернела на вытоптанной земле кровь. Очередной жбан – уже с крутым кипятком – угодил мимо: Хвоща с Ильёй только обдало жгучими брызгами. Следующий жбан громко брякнулся о землю, случайно выпущенный защитниками, но вреда опять никому не причинил, залив кипятком лишь мёртвых, обильно лежавших под стенами.

Сколько времени прошло, Илья не знал и опомнился, только когда Хвощ принялся его тормошить. Прислушавшись, Илья понял, что тот орёт ему прямо в ухо:

– Всё, поворачиваем оглобли! Довольно!

И только тогда Илья понял, что уже давно ревут рога, оповещая о конце атаки. А стенобитное било почему-то всё ещё стучало, и Илья догадался, что это колотится в ушах и глотке его собственное сердце.

Штурм завершился ничем. Защитники крепости по негласному закону позволили потерпевшим неудачу нападающим унести из-под стен павших товарищей – тех, кому приспела пора для последнего костра.

2

Добрыню, шедшего с докладом к главному шатру, встретил сам киевский князь – смурной, как туча. Чуть позади него стоял Зосима со своей святой книгой. Подойдя, воевода поклонился и начал было:

– Князь…

– Сколько потеряли людей? – оборвал его Владимир.

– Точно ещё не считано, но не меньше трёх сотен.

Князь скрипнул зубами, и Добрыня увидел, как побелели его сжатые кулаки.

– Проклятый город… – негромко произнёс Владимир, скосив глаза на Зосиму. Тот, однако, будто ничего не слыхал и, похоже, молча творил молитву.

– Господи, прости мне грехи, – перекрестился князь и тяжело вздохнул. Тем временем Зосима поднял голову и поклонился князю со словами:

– Я покину тебя ненадолго, князь. Нужно проводить погибших христиан.

И, не дожидаясь ответа, пошёл на окраину становища, где складывали павших – христиан отдельно, язычников отдельно, и последних было гораздо больше.

Добрыня стоял и ждал, что скажет князь. Тот долго молчал и произнёс глухим голосом:

– Только не смей мне говорить, дядька, о том, что пора уходить. Нет мне отсюда дороги назад. Пусть даже сюда ещё дюжина огнедышащих чудищ пожалует…

Добрыня молча поклонился. Князь повернулся было, чтобы идти в шатёр, но задержался и спросил:

– Ты вот что… Дай-ка Зосиме в подмогу кого из своих воинов.

– В помощь? – удивился Добрыня. – С чем это он не справляется? Павших спроваживать?

– Не понял ты, – поморщился Владимир. – С ним двое его людей… Слуга да охранник. Видел их?

– Как не видать, – пожал крутыми плечами Добрыня, – сарацин с саблей кривою да из наших, славян, парень.

– Ну, так вот – дай-ка сарацину в подмогу кого из своих воинов.

– Да нешто он сам не сладит? И нашей охраны в становище полно, – насупился Добрыня. – Своих ратников ему давать…

– А ты дай, – сказал князь, подойдя к дядьке ближе, и заглянул ему в глаза: – Да не абы кого, а воина искусного.

Добрыня вглядывался в приблизившееся лицо Владимира и силился понять, не скрыто ли за этими словами иного смысла.

– Э-э… – прогудел он, медля. – Значит, дать кого из надёжных?

Князь поморщился:

– Нет, дядька. Не перегибай. Таких надёжных не надо. Воина дай доброго. Есть у тебя такой?

Добрыня насупился ещё больше, от чего его глаза скрылись под кустистыми бровями, и неохотно сказал:

– Найдётся…

– Вот и ладно, – вздохнул князь и добавил. – Кого дашь-то?

– Кого… – прикидывая, повторил Добрыня. – Да хоть этого, Илюшку, что к тебе в дружину метит.

– Это который в Киев дохлого разбойника Соловья притащил? Муромца? – поднял брови князь. – Вот и верно. К слову – как он тебе?

– Добрый воин будет. Равных ему в мечном бою не сыскать и в дружине. На приступ нынче ходил.

– Цел ли?

– Цел, надёжа. Слава богам… – Добрыня запнулся и перекрестился, поправляясь: – Богу… Вот оклемается малость, и отошлю к попу.

– Добро, – устало сказал князь и пошёл к своему шатру.

1

Давно уже были зарыты в землю христиане, чудно́ и торжественно спроваженные Зосимой, и уже затих погребальный костёр, где распростились с Явью погибшие славяне, и на затихающее становище опустилась ночь. Илья сидел на окраине становища и слушал, как печально, в такт смуте, терзавшей его душу, вздыхало море. Полная луна скакала по волнам далеко в солёных водах: Илья смотрел на эту завораживающую пляску, и у него в ушах раздавались звуки давешнего боя – бессмысленного и беспощадного.