Обратимость

– Мне не составило труда узнать это. Точнее, я ничего не узнавал, на тебе все было написано достаточно доступно для понимания.

Поняв, что обманывать его бесполезно, я принялась задавать вопросы, желая дознаться, откуда он узнал о нападении Декстера.

– Но у меня ведь был повязан платок. Неужели он сдвинулся, и я не заметила?

Он посмотрел на меня, как на глупую овечку, от чего я расстерялась. Видимо, мой ум не понимал очевидных вещей.

– Нет. Мне не составляет труда узнать, скажем так, то, что надо, и без чьей-либо помощи.

– А Декстер? Что с ним?! Вы сделали что-то с ним? – последовал мой испуганный вопрос, так как хорошо запомнились предостережения его друзей в тот момент.

Он молчал.

– Вы сделали что-то? – не унималась я, – он просто не смог сдержаться. Это не его вина! Повязка с моего пальца соскочила и потерялась…

– Успокойся. И перестань обращаться ко мне на "вы". Мой земной возраст не сильно отличается от твоего.

Смена темы произошла молниеносно, мне надо было ужиться с изменениями. Глубоко вздохнув, я постаралась собраться с мыслями, поняв, что вопрос о шее лучше, действительно, закрыть.

– Простите… Прости, точнее.

Наступило молчание. Он думал о чем-то своем, а мне вдруг захотелось узнать, сколько ему лет или, скорее, откуда он, кто он, чем и как он жил раньше.

– Интересно, – решилась-таки я, – как давно ты живешь на свете? Извиняюсь, может быть, мой вопрос неуместный. Может быть, это секрет, но интересно было бы узнать, как долго…

– Как долго я пребываю в этом состоянии? – довершил мою обрубленную фразу он.– Сегодня ты это хотела узнать? Или у тебя еще есть какие-нибудь дела ко мне?

Вот тут он меня и поймал.

– В общем, нет. Можно мне послушать твой рассказ, или это тайна? Если тайна, ни в коем случае не стану настаивать.

– Почему же тайна. Нет, не тайна, – выдохнул он, – хм, Баррон не задавал подобных вопросов… Женская натура всегда мыслит вширь и вглубь.

– Но это лучше, чем лабораторные беседы, не правда ли? Баррон занят другими мыслями… Могу продолжить незаконченный разговор, у меня еще много вопросов!

Последовал мой бодрый ответ. Керран явно предпочтет первую тему для беседы.

Он все еще стоял у окна, в то время как я уже сидела на диване и смотрела на него. Наконец, оторвавшись от созерцания вида из окна, Керран неспешно подошел к дивану напротив и уселся в него, откинувшись на спинку и положив ногу на ногу.

– Что ты хочешь узнать? – небрежно бросил он, словно разговаривал со старым другом о всяких мелочах.

– Где ты родился, как жил и как стал вампиром.

Он помолчал с минуту, будто обдумывая что-то. Его лицо излучало прекрасное умиротворяющее спокойствие. Темные глаза недвижимо устремились вниз. На минуту в голове пронеслась мысль, что до сих пор мне неизвестен цвет его глаз. Вдруг он заговорил, поймав все мое внимание разом:

– Я родился в небогатой дворянской семье в начале восемнадцатого века, уже не помню в каком именно году. Давно живу, как можно понять.

Он замолчал и посмотрел на меня, чтобы заметить реакцию, однако я оставалась совершенно спокойной, вообще предполагая, что он мне скажет нечто вроде: “Я происхожу из старинного вампирского рода, насчитывающего многие и многие века”.

– Я был единственным ребенком в семье, и на меня родители возложили все надежды. Помню, что отец потратил много сил и денег, чтобы дать мне образование, достойное не того положения, в котором мы оказались, но достойное знатности моего дворянского рода, берущего начало уже в четырнадцатом веке с соответствующей пометкой в генеалогическом древе. Это такой список, который ведет каждая знатная семья, дабы проследить, насколько стар (и соответственно престижен) род и насколько чиста его кровь, с тем, чтобы гордиться этим и иметь претензию на более высокий статус, – пояснил он, хотя и без надобности. – Мы жили в городских окрестностях, жизнью далекой от дворцовых интриг и политики государства. Отец всегда соблюдал нейтралитет касательно государственных вопросов, никогда не вмешивался в сплетни и не принимал в них участия, что в то время можно было назвать странным и ненормальным. Но он просто хотел спокойной жизни для себя и своей семьи. Увы, отец явно ошибся веком, в котором родился и жил. Семья наша была уважаема… до поры до времени. Не хочу вдаваться в эти грустные воспоминания, но случилось так, что мы обеднели.