Образ власти в современных российских СМИ. Вербальный аспект

2) Привлекательность информации и оценка субъекта действия — власти — программируется и видом сообщенной информации. Е.И. Шейгал выводит в качестве ведущих противопоставлений, составляющих специфику информативности любого дискурса, противопоставления «информативность — экспрессивность» и «рациональность — иррациональность (эмоциональность)» [Шейгал: 44]. В таком случае информацию, переданную посредством массмедиа, огрубленно можно разделить на: а) интеллектуально-логическую (собственно информацию, т. е. диктум); б) эмоциональную (ту, которая стимулирует различные эмоциональные реакции), а эмотивность речи обладает, как известно, огромным суггестивным потенциалом. Вербальные единицы, образующие «деятельностное поле», несут в себе интеллектуально-логическую (собственно) информацию. Однако они же, даже оформленные как безоценочные и экспрессивно нейтральные, могут стать носителями эмоциональной информации. Поэтому возможно перераспределение функций между этими двумя типами информации. Так, для адресата, который не имеет, например, автомобиля и денег на его покупку, сообщение об открытии новой автомагистрали может стать эмоциональной информацией и поводом для эмоциональной реакции негативного характера. У бездетного человека сообщение о любых изменениях в правилах приема в вузы или о недостатках в проведении ЕГЭ также способно спровоцировать выброс накопившегося по каким-то иным причинам недовольства, которое выплескивается на того, кем эти действия произведены, то есть на власть: Делать им больше нечего! Не могут как следует все организовать! Безобразие какое! и т. п. Диктум, оформленный с помощью экспрессивно и эмоционально не окрашенных слов, оказывается средоточием эмоциональной информации.

В кризисные или переломные периоды внимание всей массовой аудитории может фокусироваться на каком-либо событии, привлекающем общее внимания. Тогда, независимо от вербального оформления, сообщения об этом событии, становятся источником не только интеллектуально-логической, но и эмоциональной информации. 19 марта 2014 года каналы российского телевидения в течение всего дня передавали скупые, оформленные без каких-либо оценочных и экспрессивных вербальных единиц информационные сообщения о действиях руководства страны, связанных с решением Конституционного суда Российской Федерации о законности вхождения Крыма в состав России. В субтитрах они выглядели так:

— «Президент РФ внес в Госдуму пакет документов о принятии Крыма в состав России»;

— «Депутаты Госдумы встретились сегодня с официальной делегацией Крыма»;

— «Путин поручил Минтруду РФ поднять пенсии в Крыму до российского уровня»;

— «Главы МИД России и Германии обсудили по телефону ситуацию на Украине»;

— «В. Путин: Мост через Керченский пролив должен быть автомобильным и железнодорожным»;

— «ФМС России начала выдавать в Крыму новые российские паспорта» и т. д.

Эта интеллектуально-логическая информация стала одновременно эмоциональной информацией для большинства россиян и для людей других стран, вызвавшей эмоциональные же ответные реакции, разные по своему характеру. Положительное, восторженное отношение россиян к этим событиям и поддержка действий власти выразились в названиях проходивших в России и в Крыму митингов, концертов, праздничных мероприятий: «Крым в моем сердце», «Крымская весна», «Мы вместе!», а также: «Крымская весна» — название документального телевизионного фильма Сергея Холошевского (НТВ, 20.04.14) и т. д. Для ряда зарубежных стран: США, государств Евросоюза и Украины — информация о тех же сообщениях тоже была информацией эмоциональной, но негативного свойства, и это проявилось в употреблении отрицательно оценочной лексики, которой характеризовались события в Крыму и которая интерпретировала образ российской власти как резко негативный: агрессия, оккупация, аннексия, сепаратизм.