Образок

Когда дочери исполнилось два года, с Рониной помощью она научилась говорить. Как-то слышим, из комнаты доносится: «Оня… Лоня… Уоня…» «Букву «р» произносить учится», – догадался сын.

Дочка с детства относилась к собаке с полным пониманием, принимая все ее качества как данность. Мы всегда смеялись, когда удавалось подловить Роньку во время утреннего чесания спины. Она бешено каталась по дивану, делая смешные гимнастические упражнения для позвоночника, и замирала на полувздохе, если замечала, что на нее смотрят. «Пошли, – строго сказала однажды девятилетняя дочь. – Она стесняется: считает, что это женское». Дочь уважала, что Роня здесь появилась на два года раньше. Тогда же, после просмотра по телевизору «Дог-шоу», дочь деловито спросила: «Мам, а нельзя организовать «Дог-шоу» для собак, которые мало что умеют?»

В четырнадцать дочка увлеклась фотографией, и ее самой главной моделью стала Роня. Только собака всегда боялась вспышки, даже если сидела во время «сессии» у меня на руках.

* * *

Дети взрослели, а собака старела. Однако набор болезней Ронин организм исправно продолжал разнообразить. У нее кончились параличи, но началась тяжелая эпилепсия. Припадки были, что называется, «большими». Все ее утлое длинноногое тело сжималось и разжималось как будто в бешеном беге. Она спала со мной на диване, и, когда это случалось, обычно часов в шесть утра, я просыпалась от того, что диван подо мной ходил ходуном.

Приступы были долгими, потом несколько часов собака не могла справиться с возбуждением и ходила, ходила по квартире, натыкаясь на предметы и стены, упираясь в углы, заходя в узкую щель между стеной и холодильником. На кухне появились батареи новых таблеток, постепенно мы научились снимать возбуждение после приступа и, если он случался ночью, могли сами хоть немного доспать.

Сын как-то сказал: «Ронины проблемы в том, что она все время хочет быть человеком». Ронька, действительно, во всем была непроста: собачьи противосудорожные вызывали у нее тяжелую аллергическую астму (ветеринар-невропатолог сказал, что с таким он не сталкивался), а человеческие ей не очень помогали. Постепенно, на свой страх и риск, мы их меняли, добавляли гомеопатию, витамины, сосудистые препараты.

У страшной и мучительной Ронькиной болезни для нас было одно положительное следствие – у собаки вдруг сделался хороший характер. То ли у нее не стало сил на постоянную борьбу с миром, то ли мир этот наконец перестал казаться ей таким опасным, но только она резко подобрела: перестала нервно откликаться на любые внешние раздражители, приветствовала приходящих дружелюбным виляньем хвоста, после чего мирно отправлялась в свое «гнездо» – так мы называли ее новомодный лежак с бортиками. То есть не прошло и шестнадцати лет, как наша Ронька превратилась в нормальную, вполне вменяемую собаку.

Я часто уезжала: то по работе на несколько месяцев, то просто отдыхать, и каждый раз говорила ей: «Дождись меня, пожалуйста». И она дожидалась. О Роньке я могла рассказывать часами – и близким, и чужим. И вот как-то один старый человек мне посоветовал: «А вы напишите о ней». Мысль мне понравилась, но я думала: напишу когда-нибудь потом, когда все связанное с ней отойдет подальше. Думала я так, думала, и вдруг меня толкнуло: что же это я, выходит, жду ее смерти? И я решила немедленно, в первый свободный месяц сесть и написать. Но тут она и умерла.

* * *

После двух тяжелых приступов – они прошли подряд – собака с трудом оклемалась. Сутки не ела, задыхалась. Но все понимала, молча глядя на нас своими глазами без зрачка. Нам говорили, что мы зря мучаем собаку – надо усыпить – может, так оно и было, но пока она все понимала, об этом для нас не могло быть и речи. Ей начали колоть очень сильные лекарства. А нам уезжать, правда, ненадолго. Кололи три дня, каждое по три раза, и Ронька, наш тощий черный «феникс» – опять воскресла. С ней, как всегда в последние годы, осталась родственница. Жили они тихо, по режиму, без громкой музыки, телефонного трезвона, гостей и ночных бдений – и все прошло спокойно.

Сын как-то сказал: «Роня с Ириной не болеет, потому что за Ирину она не отвечает». Он был прав: за нами нужен был глаз да глаз. Вернулась я в Москву первой, и, как всегда, у дверей меня встретила вполне бодрая Роня. Собака хорошо ела, одышка почти прошла, она даже стала лаять, прося добавки. Вообще в еде Ронька была очень деликатна, но противосудорожные таблетки, не очень помогая по своему прямому назначению, исправно вызывали у нее побочные эффекты и одним из них был повышенный аппетит.