Обреченные пылать

– Малышка Мия постоянно кашляет, – вскочив со своей кровати и подбежав к сестре, нахмурившись произнесла Жасмин, отобрав у меня право на поглаживание её лба. – Дедушка Родерик говорит, что после Нового года доктор вытащит у неё из лёгких комочек, который заставляет её кашлять. А до тех пор ей придётся прыскать на этот комочек лекарство из ингалятора.

– Скорее бы уже мне вытащили этот комочек, – картавя и шепелявя одновременно, спокойно произнесла Мия, ворочая ингалятор в своих руках. – Тогда я смогу пойти в садик.

– Разве тебе не нравится быть дома с бабушкой Амелией? – прикусила нижнюю губу я.

– И ты играешь со мной, и девочками Рассел, когда мы возвращаемся из садика, – заметила Жас.

– Мне всё нравится, – тихо отозвалась Мия, что заставило меня встать с колен и глупо врезаться взглядом в полупустую книжную полку, чтобы девочки случайно не заметили подступивших к моим глазам слёз.

– Кхм… – я уперлась руками в бока. – Ну, какую вам сказку почитать?

– Тётя Таша сегодня будет читать нам сказку! – восторженно хлопнула в ладоши Жасмин.

– Ура!.. – ещё более восторженно воскликнула Мия, после чего слишком сильно закашлялась, от чего моё сердце едва не оборвалось.

– Врачи говорят, что операция может понадобится раньше весны, – не отрывая взгляда от скрипки, лежащей на столе перед ним, произнёс отец.

Мы находились в мастерской. Я, как всегда, стояла за его спиной, чтобы он не вынуждал себя лишний раз смотреть на меня. Достаточно было того, что он слышал мой голос, в котором звучали её ноты.

– Когда они это сказали? – сдвинула брови я, вдруг ощутив биение своего барахлящего сердца в области горла.

– В пятницу.

– Что они ещё говорят?

– Говорят, что операция может понадобится уже зимой, хотя навряд ли необходимость в ней возникнет до Нового года.

Мы замолчали не менше чем на пять минут. Я не хотела говорить что-то вроде: “Мы справимся” или “Мы найдём деньги”. Я не хотела говорить ничего из того, в чём не была уверена хотя бы на пятьдесят один процент. По-видимому отец тоже не хотел. Поэтому мы молчали.

– Что произошло с Рикки? – наконец собрав свою волю в кулак и оторвав взгляд от развешанных над отцовской головой завершённых скрипок, поинтересовалась я. В этот момент я ненавидела себя за то, что своими вопросами, без ответов на которые не могла начать новый день своей жизни, давала отцу официальный повод отстраняться от меня.

– Я отвёз его в ветеринарную клинику… – отец звучно сглотнул. – Сказали, что если его подлатать, он сможет прожить ещё два-три года.

– Значит, его вылечат, – не знаю почему, но я всё ещё сжимала кулаки от напряжения, словно нутром подозревая неладное.

– Необходимо было сделать выбор – либо операция стоимостью в восемьсот пятьдесят фунтов, либо усыпление… – отец замолчал, но лишь на секунду. – Я закопал его под розовым кустом, слева от входа в мастерскую.

Прежде, чем он озвучил своё решение, я уже знала, что он выбрал. Последние десять лет папа не расставался с Рикки: просыпался с ним, ел, работал и засыпал. Когда речь зашла о восемьсот пятидесяти фунтах за жизнь его лучшего друга, он не отдал за неё ни цента…

Я бы поступила точно так же. Нам сейчас необходим каждый цент. И всё ради того, чтобы наконец забрать из рук Мии ингалятор. Её жизнь бесценна на фоне любой из наших жизней. Я уверена, что Рикки понял бы выбор отца, как и уверена в том, что отец ещё долго будет учиться засыпать без привычного комочка тепла в ногах, однажды подаренного ему моей мамой.

– Знаешь, – неожиданно начал папа, и я вся сжалась от предчувствия того, что знала, что именно он сейчас мне скажет, – я чувствую её сердцебиение.

Обычно я ничего не отвечала на его мысли о том, что мама на самом деле не похоронена на кладбище рядом с Джереми, о котором он никогда со мной не заговаривал, но сейчас, из-за боли о Мии, из-за боли о Рикки, из-за боли о себе самой, не сдержалась:

– Везёт, – едва уловимым полушёпотом отозвалась я, – я вообще ничего не чувствую.

…Выйдя из мастерской и сразу же зацепившись взглядом за клочок свежевзрыхлённой земли, я на мгновение задержалась у старого куста роз. Эти розы когда-то собственноручно высадила моя мама… Она учила нас быть добрыми к людям, терпеливыми друг к другу, понимающими и прощающими чужие ошибки, отзывчивыми на чужую боль и не забывающими о самом главном – о своей семье. Ничего из того, чему она нас учила, мы так и не усвоили. Без матери мы все превратились в уродов. Каждый по-своему.

Глава 82.