Обреченный

Он знал о сотнях подобных случаях, произошедших с другими. Но он даже и представить не мог, как это трудно, когда сам оказываешься в такой ситуации. Эта раздражительно – обидная беспомощность, словно ты оказался в гуще разбушевавшегося океана, а вокруг ни единой души, и огромные океанские волны, застилая горизонт, беспрестанно обрушиваются тебе на голову, снова и снова окуная тебя вглубь своих вод. Ты, задыхаясь, осознаешь все свое бессилие перед этой стихией – стихией свирепого океана. Стихией свирепой власти.

На перекрестке свернув налево, он дошел до Слободской улицы, потом взял вправо и побрел дальше.

Он шел, то обдумывая ход дальнейших действий, то не думая ни о чем. Часто, когда сзади доносился шум двигателя проезжающего автомобиля, ему чудилось, что это они, и что они его сейчас нагонят и расстреляют, и что тело его потом беспорядочно распластается на тротуаре.

Но машины проезжали мимо одна за другой. А что, думал он, если сейчас все это закончится дюжиной пуль в его теле. «И каков тогда смысл вкуса ужина, что я отведал сегодня вечером? Каков смысл прочитанных книг? Каков смысл и какова цена всем радостям жизни вместе взятым?».

В этих раздумьях он дошел до Бароновского моста через реку Сунжа. Остановившись посреди моста, он положил руки на перила и слегка подался вперед, грудью упираясь в ограждение. Он смотрел на текучую гладь воды, вслушивался в ее шум. Это как бы успокаивало, – в воде отражалась беспрестанно колеблющаяся луна, чья форма искажалась шершавой речной рябью. Все это производило гипнотизирующее воздействие. Но беспокойство все же вырывалось наружу.

В эту минуту он вдруг вспомнив про своего старого знакомого, жившего недалеко отсюда – в поселке Калинина. И Мансур двинулся дальше, пока не достиг улицы Жуковского. Потом повернул направо и направился к дому Хамида.

Хамид был парнем добродушным и простым. И хоть он и не был близким другом Мансура, но, тем не менее, он был первым, кто сейчас ему пришел на ум.

Хамид вышел из тюрьмы пару лет назад, отсидев три с лишним года за «пособничество террористам» – его поймали в тот момент, когда он вез продукты в горы повстанческому отряду. Вышел по условно-досрочному и тут же стал работать простым чернорабочим на всевозможных строительных площадках, чтобы помочь отцу расплатиться с долгами, в которые тот влез из-за судебных тяжб в деле сына.

В последнее время Мансур лишь редко пересекался с ним во время пятничных молитв. При встрече они сдержанно здоровались, поверхностно справлялись о делах друг у друга, после чего тут же расходились.

Знакомство же их произошло много лет назад, во время итикафа11 в центральной мечети Грозного в Рамадане.

__________

Тогда еще оставались небольшие группы джамаатов, ведшие партизанскую войну против российской власти в Чечне. Время от времени к ним примыкали новые добровольцы. Одни из них действовали в городах и селах, другие – в горах и лесах. Но с каждым годом, в результате больших потерь, число их неумолимо снижалось.

Во время итикафа, особенно, по вечерам, в мечети собиралось много молодых людей – в основном (так как время все еще было военное и напряженное) более решительного и даже радикального настроя. И поэтому, ко времени каждой последующей встречи – будь то через неделю, месяц или год, многие из них бывали либо мертвы, либо в тюрьме, либо в бегах.

И все же Мансуру нравились эти вечера, и позже он вспоминал о них с некоторой упоительной ностальгией, потому что более никогда он не был так одухотворен и внутренне спокоен, как в те дни, хоть время это и было смутное и тяжелое. Достигалось это возвышенное состояние благодаря той особой атмосфере религиозно – патриотическое духа, царившего в те годы среди широких масс молодых людей.

Чеченцы, сражавшиеся в первой российско-чеченской войне (1994-1996 гг.) и каким-то невероятным, фантастическим образом эту войну выигравшие, были людьми вполне светскими, и какой-то особой религиозностью не выделялись, хоть и признавали себя мусульманами. Они были родом из Советского Союза, где в головы ее граждан идея социализма и коммунизма закладывалась с юных лет – в группах октябрят, пионеров, комсомолов и так далее; также они учились в школах и университетах этой страны, служили в ее армии, – и все это, конечно, не могло не наложить на них свою идеолого- мировоззренческую печать секуляризма. Но, тем не менее, народная память хранила те зверства, что этот режим творил над их отцами, и поэтому ими двигал дух антисоветского и антироссийского – как правоприемницы СССР – патриотизма. К тому же, быстро освежилась память о прошлых веках, когда их предки, как и некоторые иные горцы Северного Кавказа, сражались против колониальной экспансии Российской империи на Кавказе. И они, в атавистическом порыве к свободе, заполучив первую малейшую возможность вернуть давно утерянную независимость, решили этою возможностью воспользоваться. Что в очередной раз привело к народно-освободительной войне.