Обречены воевать

Наконец Фэйрбенк учил, что китайская цивилизация глубоко этноцентрична и культурно «супрематична», то есть мнит себя вершиной всей значимой человеческой деятельности. «Китайский император признавался вершиной универсальной политической иерархии, а все прочие правители других государств теоретически выступали его вассалами»[425]. В этой системе, как и в конфуцианской социальной системе внутри Китая, порядок, или гармония, возникает из иерархии. Фундаментальная обязанность государства и индивидуумов – следовать заповеди Конфуция: «Знай свое место». Потому чужеземные правители должны признавать свое (более низкое) место и совершать ритуальный поклон, касаясь лбами пола. Этот «извечный» жест имеет весьма длинную историю – протяженностью в тысячи лет, в течение которых Китай оставался единственным политическим, экономическим и культурным гегемоном Азии, а его периферию составляло «множество малых государств, впитавших китайскую культуру и воздававших дань уважения величию Китая». Киссинджер понял, что для китайских лидеров «таков естественный порядок мироздания»[426].

Отражая присущую китайской цивилизации «центростремительную» ориентацию, внешняя политика Китая традиционно предусматривала поддержание международной иерархии, а не расширение границ путем завоеваний. Как писал Киссинджер после ухода из администрации, стремление Китая «возвышаться над своим географическим окружением… не обязательно подразумевает враждебные отношения с соседними народами». Пускай, «подобно Соединенным Штатам, Китай считает, что играет особую роль», «он никогда не разделял свойственный американцам универсализм и желание распространить свои ценности по всему миру». Вместо этого он «ограничивается подчинением варваров у своих границ, добивается от вассальных государств вроде Кореи признания своего особого статуса и взамен дарует им ряд преимуществ, например торговые права». В целом Китай «расширялся культурным осмосом[427], а не миссионерским рвением».

Тысячелетия китайского господства резко завершились в первой половине девятнадцатого столетия, когда династия Цин столкнулась лицом к лицу с силой индустриализующейся и империалистической Западной Европы. Последующие десятилетия принесли военное поражение, гражданскую войну, спровоцированную чужестранцами, экономическую колонизацию и иностранную оккупацию – сначала это были европейские империалисты, а затем Япония.

Большую часть этого периода иностранные державы оказывали на Китай значительное влияние, затеняя собой китайское правительство. Когда династия Цин попыталась запретить британским торговцам продавать опиум китайцам в 1830-х годах, Лондон нанес Китаю быстрое и сокрушительное поражение в первой «опиумной войне», случившейся в 1839 году. Когда китайцы запросили мира, британцы гарантировали себе преимущества по Нанкинскому договору, который отдавал Великобритании Гонконг, открыл пять китайских портов для торговли с иностранцами и предоставил британским гражданам иммунитет от местного права[428][429]. Дополнение к договору[430] вынудило Цинскую империю признать Великобританию ровней Китаю. А тринадцать лет спустя, в 1856 году, французы присоединились к англичанам и в ходе второй «опиумной войны» сожгли дотла императорский Летний дворец в Пекине (1860). Побежденным китайцам пришлось признать право иностранных торговцев снабжать население опиумом и допустить в страну чужеземных миссионеров, обращавших «язычников» в христианство.

Иностранным военным кораблям позволили вдобавок свободно перемещаться по китайским рекам и проникать сколь угодно глубоко в самое сердце страны. Известно, что одна канонерская лодка поднялась на 975 миль вверх по течению Янцзы[431][432]. Степлтон Рой, опытный дипломат, который родился в Нанкине и служил послом США в Китае с 1991 по 1995 год, вспоминает: «С 1854 по 1941 год американские канонерки ходили по внутренним рекам Китая во имя защиты интересов США. Еще в 1948 году, в ходе гражданской войны в Китае, меня тринадцатилетнего эвакуировали из Нанкина в Шанхай на американском эсминце, который преодолел около двухсот миль по реке Янцзы до тогдашней столицы Китая»[433].

Усилия династии Цин по защите суверенитета Китая военной силой оказались тщетными. На протяжении столетий Япония воспринималась в Китае как государство-данник. Но в 1894 году модернизированная Япония напала на Китай, захватила Маньчжурию, Тайвань и вассальное государство Корею. Пять лет спустя китайские мятежники в ходе так называемого боксерского восстания[434] атаковали чужеземные анклавы под лозунгом «Возродить Цин и уничтожить иностранцев». В ответ альянс восьми имперских держав напал на крупные города Китая и устроил «карнавал насилия и грабежа». Американский дипломат Герберт Г. Скьерс сумел заполнить несколько железнодорожных вагонов похищенными предметами искусства и фарфором; кое-что из этого, по слухам, до сих пор хранится в музее Метрополитен в Нью-Йорке[435][436].