Обрести себя

— Тяжелый! — Илиеш рукавом вытер пот. Чулика попробовал поднять, согласился:

— Тяжелый.

Уловив всеобщее нетерпение, Илиеш стал поспешно распаковывать тюк. Дануц не сводил глаз с мешка, несколько раз пытался что-то сказать, но не решался, считая, что момент слишком серьезен для пустой болтовни. Когда шкура была извлечена, по комнате распространился тяжелый запах залежалого жира и влажной шерсти. Дануца слегка поташнивало, но любопытство взяло верх, и он после минутного колебания подошел к шкуре, погрузил руки в мягкий темно-бурый мех. В следующую минуту мальчик с воплем отскочил:

— Она в крови!

Лицо его было белее бумаги, а в глазах застыл ужас.

— Не обработана, свежая, — пояснил Илиеш. Ему стало досадно, что так напугал братика.

— Дануц не может видеть крови, — объяснила Ангелина. — Как увидит, прямо сознание теряет.

— М-да, — выдавил из себя Чулика. — Я тоже думал, что это шкура, которая…

— Нужно ее обработать, она будет прекрасной, — сказал Илиеш, оглянулся и увидел, что остался один. Даже не заметил, как вышел Чулика. Из соседней комнаты слышался шепот — Ангелина успокаивала младшего сына, рассказывала ему сказку.

Уже стемнело, в открытую форточку с улицы доносилась музыка транзистора, прерываемая гулом проезжающих машин. От вымытой посуды со стола капала вода. Муторно стало на душе у Илиеша, он запихал шкуру в мешок, сел на него, охваченный печалью. В эту минуту, когда ему было так неуютно и одиноко, перед глазами встала девушка с зелеными-зелеными, ядовито-зелеными глазами.

Как и было задумано, Илиеш, демобилизовавшись, поехал искать Ольгуцу. Не знал он, что царство морозов и снегов сможет околдовать его, как и Девичья долина. Не знал, что эти места полюбит, как и окрестности своих Валурен. Многое ему открыли, объяснили и осветили снега этого края. Только корней он не сумел пустить там.

Может быть, напрасно поторопился тогда, может быть, не надо было ехать. Он поехал по зову души, по потребности сердца, поехал потому, что не мог иначе. Раз любишь — служи любви. Откуда было ему знать, что эта поездка перевернет всю его жизнь.

Это было время большого подъема, строили Волго-Донской канал, гигантские электростанции, укрупнялись колхозы. Газеты были полны тревожных сообщений из-за рубежа. Лилась кровь в Корее. В странах Запада преследовали прогрессивных деятелей. Уволенные из армии парни были полны энтузиазма, желания найти свое место в обществе, достойней приложить свои силы. И, естественно, тоска Илиеша по Ольгуце не могла перевесить все остальное, что составляло его жизнь.

Дорога возбуждает любопытство, любознательность, вызывает романтически приподнятое состояние. Стальные нити рельсов бежали через загадочную Сибирь, все новые и новые места открывались взору и пониманию. Велика наша земля! Бесконечная степь сменялась тайгой, которая зубчатой плотной стеной приближалась к дороге, на смену лесам шли горы, скалы. Города и селения плыли мимо, ночами возникали по сторонам дороги россыпи огней. Мачты высоковольтных передач проносились над головой. Дымились высоченные трубы неведомых заводов. Молчаливыми памятниками стояли огромные элеваторы. А потом опять степь, леса — березняки, сосновые и еловые боры, пугающие своей бескрайностью дали. Илиеш был ошеломлен просторами, так непохожими на родные молдавские края.

Его солдатские сбережения подходили к концу, слабело и упрямство, с которым он пустился в путь. А пролетающие мимо окон обжитые места звали остановиться, попробовать укорениться на новом месте. Ведь он молод, полон сил. Новые люди, с которыми он сталкивался, были добродушными, открытыми, хотя и казались суровыми. Еще Илиеш отметил, что они менее осмотрительны, доверчивей его земляков, легко готовы вступить в беседу. Видно, здесь природа создала людей по своему подобию, одарив их широкой и щедрой натурой. Он же, хотя к нему были приветливы, с трудом втягивался в разговор.

— Далеко еще до края земли? — шутливо спрашивал он проводников.

Те отшучивались:

— Урал уже проехали, до Енисея не добрались. Какой край хочешь, когда земля круглая! Вот начнутся красные косогоры, — значит, Красноярск, а там и тысячи километров не проедешь — Иркутск, а там Байкал…

Далеко же его занесло! Но отступать некуда, поздно. Поезд глотал километры с тем же постоянством, что и в начале пути. Илиеш ловил себя на том, что образ Ольгуцы словно бы отдалялся от него. Он уже не чувствовал в сердце острия того ножа, что вонзился ему в тот день в Валуренах, когда он так нелепо расстался с ней. Он и сам не мог бы с уверенностью сказать, ищет ли он ее или какую-то отвлеченную мечту своего детства.

На любой станции он мог сойти и устроиться на работу, его бы встретили со всем радушием, какое вызывает демобилизованный воин и к тому же еще квалифицированный специалист — первоклассный шофер. Однако с ожесточенным упрямством он продолжал свой путь, пока в один из холодных осенних дней не очутился лицом к лицу с той, которую уже и не думал найти.