Обрести себя

— Вам снились молочные реки. И это решило вашу судьбу…

Лизу бросало в пот. Когда газетчик уходил, она шла к заведующему фермой Флорину и умоляла:

— Не приводите их больше, а то убегу!

— Дуреха, — журил ее Флорин. — Неужели тебе трудно сказать несколько слов? Подумаешь, немного приукрасят, зато прославят и тебя, и ферму.

Заведующий шутил, ему-то что. У него так отточен язык, что он любого болтуна может заткнуть за пояс. Лиза же не знала, что и делать.

Так или иначе, но слава передовой доярки заставила ее вырваться из своей скорлупы. Такова уж жизнь: как ни отгораживайся от нее, все равно не оставит тебя в стороне.

Как-то раз, когда Лиза собиралась утром на работу, мать незаметно сунула ей в сумку с харчами резиновую грелку.

— Может, удастся принести молока для младших.

Лиза оторопела от неожиданности.

— Молоко? Откуда?

— Ты же работаешь на ферме.

— Ну и что?

— Все равно надаиваешь излишки, подсластим еду и мы немного, а то от борща весь мир кислым стал.

— Что же я, просить стану? Если бы продавали…

— А кто тебе велит просить?

— А как же?

— Бери сама, и все. Обыскивать тебя никто не станет. Только бери так, чтобы никто не заметил.

— Воровать?

— Теперь никто не ворует. Все берут.

— Это одно и то же.

— Раньше воровали, потому что брали у другого. А теперь берут у колхоза. А колхоз чей? Наш, общий. Вот и выходит, что это не воровство. Все так делают, как я тебя учу.

— Ты сидишь дома, а знаешь больше, чем я на ферме.

— Выходит, больше.

Не такая уж она безразличная — эта Дремота. Тянуть брынзу на свою лепешку умеет. А главное, Лиза не могла ей ничего возразить: в самом деле, младшие братишки и сестренки хотели молока, а коровы у колхозников перевелись, колхоз же едва успевал выполнять план по молоку. Взрослые еще туда-сюда, могут прожить и без молока, а детишкам без него — все равно как без света. Лиза взяла грелку, осмотрела ее.

— Сколько в нее вмещается?

— Литр, ну, может, два.

— Поймают, что тогда?..

— Кто тебя поймает, если все берут.

— Я не видела.

— Не видела, потому что не смотрела. Конечно, не берут же открыто, остерегаются.

— Кто тебе сказал?

— Ну и зеленая же ты! Никто не говорил. Кто мне должен говорить?

— Тогда откуда взяла?

— А чем люди живут?

— Что получают, тем и живут.

— Эх, милая, если б на заработок жили, то одну только мамалыгу бы и ели. В доме полагается иметь хоть каплю молока?

Полагается, с этим Лиза согласна, но что делать, если нету? Перетерпится. А так что же получается? Каждый станет тащить — весь колхоз растащат. Тогда и того, что теперь есть, не останется. Мать закончила разговор, выразив свою мысль почти пословицами:

— Где много — там еще останется. Тот не вор, кого нужда толкает.

Но Лиза прервала ее:

— Сегодня посмотрю повнимательней и, если это так, как ты говоришь, завтра возьму с собой грелку. Нет, нет, сегодня присмотрюсь, проверю.

К сожалению, мать была недалека от истины. Просто Лиза до тех пор не обращала внимания на то, что у многих доярок из кошелок виднеются грелки. К концу дня она открыто спросила одну из доярок, Софийкуцу.

— Ты берешь молоко домой?

— А ты что, святая? — огрызнулась та.

— А если Флорин узнает?

— А то он не знает.

— Почему же молчит?

— А что он может поделать? Делает вид, что не замечает.

Оказывается, подруги по работе говорят об этом открыто, не стесняясь. В голове у Лизы все перемешалось, неразбериха творилась и в душе. Понятия о долге, чести, стыде заколебались. То ей казалось, что и мать и Софийкуца толкают ее на подлость, то она сама себя обвиняла в черствости, в бездушии — ни разу не догадалась принести молока для своих маленьких братишек. Где правда, как надо поступить? Может, стоит спросить у Флорина? Нет, ни в коем случае. Он молодой, неженатый, толковать с ним об этом неприлично. Еще подумает, что она просто ищет повода сблизиться с ним. В конце концов, какое ей дело? Будто некому больше об этом думать. Надо, чтобы об этом болела голова у тех, кто поставлен государством бороться с безобразиями. В самом деле, почему не принимаются меры, чтобы у колхозников было молоко? Ведь они трудятся на совесть. В течение дня Лиза кидалась из крайности в крайность — она бичевала то себя, то других. А на следующее утро, когда мать сунула грелку в ее кошелку, она уже ничего не сказала. Вечером принесла молока и с радостью наблюдала, как малыши хлебают его ложками. До чего же забавно смотреть на этих голопузиков. У них сделались от молока белые усы, и они уморительно чмокали, строили рожицы друг другу, наслаждаясь редкой едой. Нужно иметь каменное сердце, чтобы не улыбаться, глядя на них. Несколько вечеров это зрелище вызывало у нее умиление. И вдруг вечерние пиры малышей прекратились. Однажды Фрося вытащила из корзины дочери пустую грелку и не поверила своим глазам. Как так? Не успели они привыкнуть к молоку, и на тебе! Она поинтересовалась: может, помешал кто, может, что-нибудь случилось?