Обрести себя

Зря Иляна иронизировала насчет страсти отца всем давать советы. Она и сама любит подсказать что-нибудь подругам. Видно, яблоко от яблони недалеко падает. Вот после Иляниного совета Лиза и очутилась в кабинете председателя. Но вся ее смелость осталась за дверью. И последняя искра уверенности угасла, когда председатель сказал прийти завтра. Она толкнула дверь, чтобы выйти, но та не открывалась. Оказывается, ее надо на себя тянуть. Пока она мешкала с дверью, бухгалтер оторвался от бумаг и позволил себе минутный отдых. Делая вид, что занят протиранием запотевших очков, бухгалтер ощупал тем временем взглядом ее высокий стан и свежие щеки. Женатый на злой и сварливой женщине, которая всю жизнь держала его в узде, бухгалтер любил наслаждаться созерцанием молодых женщин и девушек. С годами, хотя бдительность жены и ослабла, он развил в себе эту слабость так, что она стала единственным утешением наступающей старости. Любоваться хорошо сложенной женщиной — все равно что рассматривать произведение искусства. Что же здесь плохого? Разве лучше, если искушение втягивает тебя в омут страстей? А просто так любоваться, это каждый имеет право, это не возбраняется. Очки все же здорово запотели. Пришлось долго их протирать. Председатель уже нетерпеливо кашлянул, а он смотрел в сторону Лизы, которая могла исчезнуть каждое мгновение. Чтобы она не ушла так скоро, он спросил:

— Что, может, опять мать родила?

Лиза поняла вопрос по-своему, и Маковей мгновенно стал для нее врагом. Если бы не растерянность, она б ему так ответила, что он на сто лет бы запомнил. Захлестнутая волной обиды, она смиренно проговорила:

— Еще нет.

В ее ответе Маковей уловил зерно юмора и засмеялся, словно бритвой полоснул. Потом повернулся к председателю и неопределенно прокомментировал:

— Растет нынче такая молодежь…

Что он этим хотел сказать, хороша ли эта самая молодежь или плоха — понять было трудно. Вообще бухгалтер всегда выражался неопределенно, и его можно было истолковать и так и этак.

Гырля же, находившийся долгое время на разных номенклатурных постах, в недавние годы стал страдать болезнью велеречивости и пышнословия. Даже дома, вместо того чтобы просто позвать жену в кино, он изъяснялся приблизительно так: «Сегодня я решил провести ответственное мероприятие — планируется культпоход в кино». И сейчас он произнес покровительственно и значительно:

— Хорошая молодежь растет. Здоровая.

В последние годы он, сын крестьянина, словно бы прозрел, посмотрел на себя как бы со стороны и с ужасом понял, что каждую, самую крохотную мысль топил в потоках пустопорожних речей, что болтовня съела у него лучшие годы жизни, поглотила драгоценное время окружающих людей. Теперь он всякий раз, поймав себя на неискренности, на заученных и обкатанных словах, испытывал стыд. Замечание бухгалтера отвлекло Гырлю от дел, и он жестом пригласил Лизу сесть:

— Ну, я слушаю, что там у тебя?

Председатель старался взять как можно менее официальный тон.

Лиза робко опустилась на краешек стула. До сих пор ей не случалось вот так запросто толковать с таким ответственным лицом. Язык окостенел, губы высохли, словно на ветру, она, покраснев, увлажнила их языком, и Маковей с удовольствием проследил за ней взглядом.

— Я хочу поговорить только с вами, — произнесла она наконец.

Уязвленный Маковей попытался обосновать, что ему надо присутствовать при таком разговоре, но Гырля показал жестом на дверь. Таким образом Лиза отомстила бухгалтеру, и ему ничего не оставалось, как закрыть дверь с той стороны.

— Ну, развязывай узелок, — подбодрил Лизу председатель, когда они остались одни.

— Я пришла сказать, что на ферме воруют, — выпалила Лиза, не заботясь о том, чтобы подготовить беседу.

Густые брови председателя сошлись на переносице, он молча достал карандаш из деревянного стакана и стал рисовать кружочки на зеленом картоне стола. После долгого молчания он спросил:

— Откуда знаешь?

— Я же там работаю.

— И кто ворует? Можешь назвать?

— Почти все.

— Почти или все?

— Почти.

— Плохо, девушка. Если бы воровал один-два, другое дело. А когда почти все — это очень плохо. И что ты предлагаешь сделать, чтобы прекратилось воровство?

Лизе показалось, что он издевается над ней. Что она может предложить? Она обиженно опустила голову:

— Я думала рассказать вам, чтобы вы знали. А раз смеетесь надо мной, как над дурочкой…

— Я над тобой смеюсь? Боже упаси!

Ион Гырля удивился совершенно искренне. Какая святая наивность! Эта девушка с фермы думает, что сделала бог знает какое открытие. На ферме воруют! Можно подумать, что он слепой, не знает и не видит, что творится в колхозе. Она, конечно, наивна, но довольно любопытна.

— Ну и что ты от меня хочешь? Чтобы я стал сторожем на ферме? Или прикажешь надеть на доярок намордники и связать руки, как в старые времена? Посоветуй. Ты там работаешь, ты и отвечаешь за все на ферме наравне со мной.

Лиза оживилась: