Обрести себя

Чтобы избавиться от нее, он взял пиджак и пошел на выгон. Лучше уж жаловаться совам. То, что Иляна бросила в него бусы, еще терпимо. Его мучило чувство неполноценности, неравенства, несправедливости. Он был уверен, что, будь на его месте другой, не цыган, Иляна конечно же не обиделась бы, а поцеловала. Растянувшись на ковыле, Микандру глядел в небо, ожидая падения какой-нибудь звезды. Наперекор судьбе он хотел загадать хорошее желание. Но в ту ночь звезды крепко держались на небе, и он уснул прежде, чем какая-нибудь из них сорвалась.

Наутро от вчерашней обиды осталось только маленькое облачко, да и оно таяло под восходящим солнцем.

Всю неделю он трудился, не думая об Иляне. Но в воскресенье, когда остался один, обида заныла в груди. Теперь всякий раз, когда он оставался в одиночестве, его мучила хандра. Вскоре стали набирать желающих учиться на курсах механизаторов, и Микандру уехал. Он хотел все начать сначала, — получив специальность, уехать в другие края, где нет проклятого оврага, сов и таких норовистых девушек. Только к концу учебы изменил планы. Вернулся домой с удостоверением тракториста, радостный, как козленок, и хвастался матери:

— Себя заложу, но устрою жизнь так, что все вокруг будет звенеть колокольчиками!

Казалось, ему уже сам черт не брат. Теперь он не просто Микандру — сын Рады и Мани Каланчи, а личность, которая что-то значит.

Рада иронически оскалилась. Она по-прежнему не принимала его всерьез. Впрочем, ей не казалось серьезным и все окружающее. Не верила она и в бумагу, которую он принес. Человек, по ее мнению, если хочет остаться свободным, должен остерегаться бумаг. В них таится гибель. Жизнерадостность сына раздражала, и, чтобы умерить его пыл, она проворчала:

— Ты же осенью, помнится, хотел оставить эту дыру. А теперь, выходит, тебя бумагой привязали.

— Хотел, но боюсь, батя рассердится, если оставим его одного. И потом, колхоз на меня столько израсходовал, некрасиво показывать ему зад.

— Застеснялся! Ну конечно, ты из стеснительных.

— Какой есть. С бродяжничеством кончено, баста. Раз навсегда. Дай что-нибудь переодеться.

Дома оставалось белье, которое он завел, еще когда поступил в кузницу. Рада достала пару белья из запыленной ниши и бросила ему. Сын взял рубашку, вывернул наизнанку, покрутил перед глазами. И радость возвращения улетучилась: белье оказалось пепельно-серым, еще грязней того, которое он носил неделю. Не постирала даже, а ведь его не было дома целых шесть месяцев! Он тосковал по дому, по матери, а она не удосужилась сделать для него даже такую мелочь. Жилы на его лбу вздулись, глаза дико сверкнули, он стал похож на Маню, когда тот в ярости обличал ее в воровстве.

Теперь, когда Микандру отвык от убогого прозябания в этой лачуге, жить здесь показалось совершенно невыносимым.

— Я у тебя чистое просил, мама. Или за полгода не могла постирать?

— Ну тебя! — больше удивилась, чем обиделась, Рада.

Микандру взял кепку и вышел вон, решив никогда больше не переступать этот порог. В общежитии механизаторов ему дали пустой матрац, наволочку, две простыни, одеяло. В тот же вечер он лег в чистую постель, на свой матрац, набитый свежей соломой. Стоило повернуться, как солома в матраце трещала, словно от него летели искры. От постели пахло вялыми травами минувшего лета. А уже начиналась новая весна, и в комнате стрекотал сверчок, запрыгнувший через открытое окно.

На рассвете, выглянув во двор, он увидел веселую суету птиц, над пашней клубился теплый парок. Оперялись нежной листвой молодые побеги. Под навесом, где стояли машины, трактористы ругались, что нет запасных частей, перемежая ругань забавными историями. Было слышно, как на кухне повар Тодерикэ режет лапшу для молочного супа и лук для борща.

Микандру достался старый-престарый драндулет, который приходилось ремонтировать дважды в день. Для Микандру это не имело никакого значения — это был его трактор! Другим еще меньше повезло: работают прицепщиками. Он и сам не знал отчего, но у него с машиной установились, если так можно выразиться, сердечные отношения, она понимала его, как хорошая лошадь хозяина. Каким-то чутьем Микандру находил все болячки своего трактора. Вначале пришлось работать в ночную смену. А днем ремонтировал, утешая себя мыслью, что через год-два получит новый трактор. Это ему обещал бригадир.

Недели через две на полевой стан пришла Рада. Не вытерпела. В маленьком узелочке принесла кусочек калача, видимо доставшийся от чьих-то поминок, и выстиранное белье. Если говорить правду, оно не очень побелело после стирки. Но все же.

— Отрешился от матери из-за каких-то подштанников. Оставил меня одну на растерзание филинам, удрал, будто его зарезать хотели.

Он не прерывал ее, дал наворчаться вволю: тоже соскучился, и ворчание это было ему даже приятно. Он сменил рубашку, широко улыбаясь.

— Так делают порядочные дети, мэй? Для того я тебя учила? А? Чтобы потом ты мазался на тракторе, огонь его спали и разнеси пепел на четыре стороны, чтобы и не видно было даже, где он сгорел!