Обрести себя

— Железо от огня не сгорает, а только закаляется, мама. Неужели даже этого бабы не знают?

— Знаю, как рожать такого вот лоботряса, как ты, чтоб ранил мне сердце.

Стараясь утихомирить ее, он стал хвастаться своим трактором:

— Глянь какой. Тихий. А только сяду, сразу захрапит. Показать, как дышит?

Нет. Рада любопытства не проявила. Что она, не видела тракторов? Она не могла взять в толк, чему радуется ее непутевый сын. Стоит железное пугало — и все.

— Да ну его к черту, сломаешь еще, не рассчитаешься потом.

— Сказала. Что он стеклянный, что ли?

— И железо ломается, если его таскать по оврагам да ухабам.

— Сломаю — залатаю.

— Ты?

— Я.

— Вот эту махину?

— У меня легкая рука, справлюсь.

— Не чванься, посмотрим.

Хотела ли Рада сбить его с пути или просто по привычке каркала, кто знает. Будь она дома, сын сумел бы ответить ей должным образом. А сейчас она пришла к нему в гости, и Микандру не хотелось портить ей настроение. Он слушал ее терпеливо, как слушает взрослый болтовню ребенка.

Потом Микандру сделал ей настоящий сюрприз — повел на кухню и накормил по всем правилам, как полагается сыну угощать пришедшую в гости мать. Прощаясь, он вручил ей пакет с грязными рубашками и спросил:

— Сама принесешь или мне прийти?

— Придешь, не большой барин.

Рада даже расхохоталась — не в ее правилах услуживать кому бы то ни было, даже сыну. Пусть не думает, сопляк, что если она сейчас пришла к нему, так он может командовать.

— Ладно, приду, — согласился Микандру. — Только стирай хорошенько.

Его обрадовало примирение, и он забыл свою клятву не возвращаться больше в материнскую хибарку.

Теперь каждое воскресенье, зная, что он придет, Рада никуда не уходила из дому. Сидела и терпеливо ждала, хотя ноги так и рвались в дорогу. Она отскребала грязь с мисок и кувшинов, нажаривала целую сковороду тыквенных семечек и смирно сидела, чтобы не рассердить его. Незнакомые прежде чувства теснились в ее груди. Она еще больше любила сына, ждала его, как ждут солнышка в холодный день. С некоторых пор он стал ее единственной настоящей радостью. И она хотела, чтобы он все время был рядом, чтобы они бродили вместе. Однако и его успехи вызывали гордость, ей льстило, что у сына золотая голова, которая позволяет ему выбиться в более уважаемое сословие.

Чтобы увеличить ее радость, Микандру, прежде чем прийти домой, заворачивал в магазин и тратил часть своего ничтожного денежного запаса — брал немного тюльки, халвы и банку консервов.

— Вот, принес подсластить тебе жизнь, мама.

Покупки он расставлял на столе так, словно это были невесть какие драгоценности. И Рада расцветала, не могла глаз от него отвести. С каждым приходом он казался ей все красивей и взрослей.

— Ну и потолстел ты, как кукушка после Петрова дня. Вон как раздался в плечах. Вместо того чтобы худеть от тоски по матери, он толстеет, аж кожа лопается!

Микандру польщенно смеялся. Он-то хорошо знал: не то что не поправился, а, наоборот, похудел. Раду обманывал ее материнский глаз, привыкший все преувеличивать, жаждущий видеть своего отпрыска в самом лучшем свете.

Микандру все чаще стал бывать в селе. Конечно, не только мать влекла его. Другой магнит тянул сильнее — та самая девчонка с голубыми, как цвет цикория, глазами. Он не искал ее, не ходил за ней, но сторожил ее тропинки. А когда она уже почти совсем забылась, — вдруг в воскресенье сама возникла на пороге их хибарки. Так внезапно появляется на лугу подснежник после долгой зимы.

— Нет ли у вас лопаты? — спросила она спокойно, не растерявшись от того, что он при виде ее не встал, а продолжал лежать на лавке. — А то мы пришли в карьер кирпичи делать, да одной лопаты не хватает.

Не встал же он из-за неловкости, из-за растерянности. Смотрел на нее с ненавистью, как на врага, которого не знаешь, как победить. Почувствовала ли она, сколько вражды излучал его взгляд? А если почувствовала, то почему тут же не повернулась и не убежала? Как иначе он мог к ней относиться, если она перевернула всю его жизнь? Глядя исподлобья, он тяжело встал и подошел к ней вплотную. Нехорошая мысль толкала его: повернуть ее и сбросить в овраг, чтобы не мутила больше его душу. Только руки не подчинились ему. Он поймал себя на том, что делает совершенно противоположное тому, что хотел: угодливо улыбается ей, разговаривает с почтением.

— Лопату? Конечно же есть!