Обрести себя

За четырнадцать лет бригадирства Караман научился делать все так, чтобы при самых небольших потерях добиться максимум пользы. Приходилось прибегать к маленьким безобидным хитростям, это помогало выпутаться из всевозможных трудностей, которыми осложнена жизнь колхозного бригадира. В особенности много дел появилось у него с тех пор, как колхоз объединился, а правление переместилось в Валя-Маре. Но он не жаловался, не думал о том, что с расширением обязанностей должна бы возрасти и зарплата. Арион из той породы людей, которые вянут без работы. Он и в прошлом не боялся работы, в колхозе же труд приобрел для него еще более высокий смысл. Председатель Ион Гырля почти не вмешивался в дела своих подчиненных, дает им возможность свободно развернуть инициативу и хозяйственность. И Арион чувствует себя полным хозяином на своем участке. Только подготовка к закладке такого грандиозного сада несколько расшатала его уверенность в себе. Многое из того, что надо знать в этом большом деле, для него неведомо. Теперь он уже понимает, что одним трудолюбием и преданностью делу такое начинание не осилишь. Нужны теоретические знания. Учиться, спрашивать специалистов мешала ему некоторая самонадеянность, бригадирский престиж. Часто ощупью, блуждая вслепую, искал он ответа на вопросы, возникавшие поминутно. Таким образом, часто ему приходилось открывать давно уже открытые истины. А когда агроном Павел Захария, вместо того, чтобы восхититься «открытием» бригадира, объяснял ему, что он не оригинален, что есть еще более выгодные решения того же вопроса, Арион восклицал:

— Не может быть!

— Если бы почаще перелистывал книги, сам бы убедился, — спокойно урезонивал его агроном.

Арион махал рукой, мол, с меня хватит:

— Есть у меня время листать…

Но все же шел к дочке Жене и, чтобы никто не видел, просил найти ту самую книгу, о которой говорил агроном. Ему казалось, что человеку земли позорно черпать знания об этой самой земле из книг.

— Ты же против наук, — подтрунивала Женя.

— Хоть ты не умничай, — огрызался он, брал с собой книгу, листал ее на досуге, с трудом понимая мудреный текст, и бросал на полку, где она валялась до тех пор, пока Женя не забирала ее обратно в библиотеку. В книгах его удивляла невероятная смесь заумности с обилием общих мест, сведений, которые и так известны любому.

— Хэй, Гнедой! Многого мы с тобой не знаем, — разговаривал с лошадью Арион по дороге на огород. — А может, вообще устарели? А? Да и в силах ли человек все познать?

Лошадь повернула голову, посмотрела на него влажными смышлеными глазами. Казалось, у нее накопилась в душе печаль, которой она хотела бы поделиться. Пыль поднималась из-под копыт, обволакивала колеса, тащилась легкой тучкой за двуколкой. Кусты повилики тянулись от дороги, словно старались уберечься от пыли. В цветке репейника замерла букашка, греясь на солнцепеке. Шныряли в траве лоснящиеся ящерицы, порхали разноцветные бабочки. Над огородом в брызгах искусственного дождя сияла зелено-желто-лиловая радуга. Борозды, полные воды, блестели под солнцем. Арион остановился на меже, залюбовался огородом. Хорошо тут весной, когда все полно свежести, шум Прута на перекате так ласково перекликался с птичьими пересвистами. Но еще лучше осенью. Огород тогда окутан густым настоем запахов огурцов и укропа, моркови и помидоров, вянущей травы на меже. Сколько живет Арион, все не может не удивляться тому, каким волшебством из черной земли растет алый и белый цветок, из простого глинистого комка — куст с багровыми помидорами, пахнущий так сильно, что струю аромата различишь за несколько шагов. Ни в каких книгах никакие ученые этого никогда не объяснят. Впрочем, может и объяснят, но все равно для Ариона это останется дивной загадкой, которая помогает ему жить и любить все живое.

Арион подошел к работающим девчатам-огородницам. Они уже надергали редиса и заканчивали погрузку. Шофер Ефимаш подпирает плечом кузов грузовика. Вид у него высокомерный. Сапоги ослепительно блестят, из-под заломленной кепки торчит вьющийся чуб. Мусоля в зубах мундштук дорогой папиросы, он свысока глядит на девчат, которые, впрочем, не очень робеют перед его сверкающими сапогами и кудрявым чубом. Подавая в машину ящики с редисом, они не перестают зубоскалить по его адресу:

— Эй, Ефимаш, у какого мастера завился?

— У тебя химическая или паровая завивка?

— А где ты такую ваксу достаешь? Или сажу с чугуна собираешь?

— Ефимаш, а правду говорят, что у тебя волосы на языке выросли?

Он молча выслушивает все остроты и наконец отвечает, не выпуская изо рта папироски:

— Я бы сказал, да не хочу с вами, дурами, связываться.

И эта его реплика вызывает новый взрыв хохота.

— Вы что, работаете или на посиделках балагурите? — ядовито спросил Арион.

Шум мгновенно прекратился. Работа пошла живее.

— А ты что стал, как статуя? — Арион подтолкнул Ефимаша. — А ну, бери-ка ящик. Ветуца, оставь, мы сами погрузим. Посмотри лучше, где сторож, да позови его сюда. Ефимаш помедлил, процедил сквозь зубы:

— Видите ли, у меня другая специальность.

— Боишься ручки запачкать?