Обрести себя

Не спрашивая, кого это принесло среди ночи, он подошел и отодвинул засов. Комната наполнилась людьми. Вошел Георгий Ботнару, шеф поста, два жандарма, с ними мужчина в нижней рубашке и кальсонах. У него зуб на зуб не попадал, руки тряслись. Белые волосы были взлохмачены, лицо позеленело. Илиеш с трудом узнал Иделя, отца Бори и Ривы.

— Вы знали, что он прячется на чердаке вашего сарая? — спросил шеф поста.

Полуодетая Ангелина стояла бледная.

— Ты знала, баба, или нет?

— Нет.

— Лжешь, сука! Он продал тебя, как Христа.

Сквозь тонкую холстяную рубашку были видно, как взволнованно дышит грудь Ангелины. Дед Епифан глядел на нее, стараясь угадать, знала она или нет. Идель прислонился к дверному косяку, блуждая растерянным взглядом по лицам. Он не мог произнести ни слова. Дед Епифан глядел то на него, то на Ангелину. Знала ли она? Да, трудно проникнуть в душу человека! Разве можно понять, что сейчас происходит на свете? Разве думал он когда-нибудь, что найдет в себе силы отрезать ногу Ионикэ? И все же жандарм врал — Идель ничего не сказал. Кто знает, по каким тайникам прятался Идель, пока не устроился на чердаке у Ангелины? Может быть, она спрятала его, а может быть, он сам пробрался туда. Услышал, что вернулся дед Епифан, и захотелось узнать, что с сыном. Знала, не знала — разве эти мелочи имеют теперь какое-нибудь значение? Сколько лет они прожили в одном селе, дверь в дверь. Их дети играли вместе. Когда у старика не было ни гроша на спички, Идель давал ему в долг. И ежегодно на пасху Боря, его сын, приходил к Ионикэ за крашенками. И вот теперь перед дедом Епифаном стоял похожий на призрак Идель. И дед ничем не мог ему помочь…

Из глаз старика вытекли две крупные слезы. Это были первые слезы, которые Илиеш увидел у дедушки. Медленно скатились они по морщинам и застряли в усах. Георгий Ботнару шепнул что-то на ухо шефу поста.

— Знаю, — процедил тот сквозь зубы.

Жандармы перевернули весь дом. Шеф помянул Лимпиаду. Может быть они искали ее. Кто их знает. Крутя в пальцах пуговицу шинели, шеф поста — словно между прочим — спросил:

— Кто из вас коммунист?

Все оцепенело молчали.

— Не хотите отвечать? — почти ласково спросил шеф.

Илиеш почувствовал в его интонации скрытую злобу.

Офицер продолжал тем же ласковым тоном:

— Одевайтесь, пойдете с нами.

Пламя коптилки колебалось, и от этого по стенам метались уродливые тени. Пламя точно пугалось прерывистого дыхания людей. Казалось, что потолок медленно опускается. Старик хотел было сказать что-то, но язык не слушался его.

— Господин шеф поста, — просительным тоном начала Ангелина, намереваясь объяснить что-то. Но шефу было не до нее.

Кто мог донести, что Идель скрывался у нее на чердаке? Ведь она никому не говорила, даже от свекра скрыла.

— Скорее, — торопил ее шеф поста. — У нас нет времени.

— И подумать только, они были моими учениками! — сказал Георгий с тенью сожаления.

На его лице мелькнула и исчезла улыбка. Наконец-то пришло время расчетов. Жаль, что Лимпиада уехала. Хорошо бы увидеть ее перед собой сейчас, когда он у власти и может унизить ее.

Они учились в одной школе, и она нравилась ему. Ученье давалось ей легко, учителя любили Лимпиаду. О, как оскорбляло Ботнару, что какая-то девчонка умнее его! Он и любил, и одновременно ненавидел ее. Только она не поняла его и вышла за другого. Потом на нее свалились хлопоты по хозяйству, заботы о детях, смерть мужа. Из живой, жизнерадостной девушки с острым умом она превратилась в придавленную нуждой, озабоченную женщину. И это притупило ее давнюю обиду. Но он не отстал от Лимпиады. Не может вдова долго жить одними воспоминаниями, должна же когда-нибудь впасть в грех! Но Лимпиада избегала его. Георгий вздыхал, в нем еще жило давнее чувство. Этот стоящий на костылях долговязый парень мог быть его сыном. Уж Ботнару позаботился бы о нем, дал бы хорошее воспитание, устроил бы. Ион походил на мать, даже голову держал так же прямо и гордо, как она.

На лице Георгия снова появилась улыбка. Теперь-то деваться некуда: парень все же склонит голову. И весь их род склонит голову. Пусть знают все, как он наказывает тех, кто поносил его, унижал его достоинство.

Ангелина лихорадочно искала одежду — никак не могла найти свою кофточку. Идель плакал и сильно дрожал. В глубине комнаты с трудом поднялся на костылях Ион и вышел в круг света.

— Брось, не одевайся, тетя Ангелина. Они ищут меня. Я — коммунист. Чего вам от меня надо?

Шеф искоса поглядел на него.

Подумал о чем-то, затем с тем же притворным равнодушием ответил:

— Знаю. Одевайтесь.

Вскоре комната опустела.

— Илиеш, иди к Евлампии, — выходя крикнула Ангелина.

— Молчать! — оборвал ее шеф.