Обрести себя

С приходом весны образ этой девочки стал постоянно преследовать его и во сне и наяву, зовя его обратно в село, чтобы встречаться у колодца, чтобы подниматься вместе на Чертов курган, чтобы собирать цветы в Девичьей долине. Никита закончил проверять какие-то бумажки и собирался ехать. Кто знает, может быть, через несколько часов он будет в Валуренах. Илиеш забыл, кто сейчас Никита, забыл о разнице в возрасте. Времени сейчас в обрез, и это придало ему храбрости, заставило открыть душу.

— Пониже нашей хаты, — заговорил он, хватая Никиту за полу, — есть хата поменьше. В ней живет девочка, Ольгуца. Ольгуца — дочь Истратия Малая. Вы должны знать ее. У нее редкие зубы.

— Что, зубы? — В голове у Никиты скопилось множество цифр, имен, мыслей о парниках, рамах, рогоже, договорах, опрыскивателях. Все нужно — и ничего нет. А от него требуют, чтобы он разорвался на части, но достал все и выполнил план. План — это план, он не терпит никакой отсрочки.

— Я говорю об Ольгуце, увидите ее, передайте, я здоров. И пусть она пришлет мне фиалок из Девичьей долины…

Лишь теперь Никита сообразил, что мальчик о чем-то просит его, говорит что-то очень важное, как видно, но что именно — так и не понял.

— Послушай, Илиеш, у меня нет времени. Что тебе нужно?

У Никиты был усталый и злой голос. Илиеш понял, что Никита не выполнит его просьбы. Напрасно он заговорил с ним об Ольгуце. Может случиться еще так, что после Никита засмеет его. Сердце Илиеша сжалось в комочек.

— Возьмите меня хоть раз за кучера, когда поедете по селам, — попросил он Никиту. — Хочу повидать Валурены. Разве вам не все равно, раз вы проезжаете их?

Никита остановился в замешательстве. Желание паренька естественное, и взять его можно бы. Но Илиеш в таком возрасте, когда его нужно приучать к дисциплине.

Раз уж он на работе, так пусть занимается делом, которое ему поручили. Нечего разгуливать по полям из-за какой-то чепухи.

— Слушай, Илиеш, — проговорил он как можно мягче, подтолкнув его к окну. — Видишь, что осталось от моих цветов? Как думаешь, не болит мое сердце, когда вижу, что с ними стало? Болит. Но сейчас война, и меня поставили ответственным за табак. И я работаю. Понял?

Илиеш не ответил. Он отвернулся, стараясь казаться равнодушным. «Значит, не берешь меня, не берешь, и все… Зачем же политграмоту читать? Я уже большой, со мной можно говорить откровенно».

Несмотря на старания, Илиеш выглядел обиженным. Чтобы утешить его немного, Никита еще раз спросил:

— Тебе понятно?

— Ага!

— Что понятно?

— Что не хотите взять меня с собой.

— Ну, Илиеш, не будь ребенком…

Никита почувствовал, что доводы истощились, а убедить мальчика, доказать ему свою правоту так и не удалось. Поэтому после минутного колебания он лукаво спросил:

— Как, говоришь, звать эту девочку?

— Ольгуца.

— Хорошенькая хотя бы?

— Может, теперь изменилась, а была красивая.

— Ну, раз говоришь, красивая, — сказал он после небольшой паузы, — беру тебя с собой. Поедешь.

— Поеду?! — Глаза Илиеша расширились от удивления, на лице расцвела счастливая улыбка; ему не верилось, что то, о чем он тосковал втайне, исполняется так легко.

— Дядя Никита, — глубоко тронутый, сказал он, хватая его за рукав и сжимая, как клещами, — хороший вы человек, дядя Никита!

— Хороший ли, плохой ли, а не покупаюсь и не продаюсь. Готовься, через часок поедем…

Никита вышел из канцелярии.

Этот незначительный случай невольно вернул Никите хорошее настроение. Все трудности, которые до сих пор чуть не сводили его с ума, внезапно явились в другом свете. Не так уж, оказывается, страшен черт, как его малюют. И не такой уж невыполнимый план. Когда у тебя ясный ум и железная воля, можно сделать многое. Почему это он, честный труженик, должен переживать и надрываться? Почему именно он должен мучиться и портить себе кровь? Пусть портят кровь те, кто прячется и занимается саботажем… Да, хорошее настроение — великая вещь! С ним ничего не страшно. Господи, почему это настроение не держится постоянно, а покидает тебя именно тогда, когда ты нуждаешься в нем больше всего?

На скамейке перед столовой грелось на солнышке несколько агротехников. Они пришли за опрыскивателями и одновременно принесли сводки, которые обязаны были давать раз в неделю. Это был народ, не привыкший убиваться на работе.

— Вы видели сводку Мереги? — спросил один из них проходившего мимо директора; тот остановился.

— Нет.

Мерега затушил папиросу о спинку скамейки, чтобы даром не горела, выпустил дым через нос и неторопливо пошарил в карманах.

— Сто двадцать три процента, — промолвил он равнодушно, вытаскивая серую помятую бумажку.

— Не может быть! — Никита взял сводку. Он знал, какого напряжения сил требует каждый процент выполненного задания. Напрасно этот человек хочет разыграть его.

— Не может быть! — сказал он еще раз, разглядывая четкую цифру.

— Раз написано черным по белому, значит, может, — ответил Мерега.

— Не верю я тебе.

Директор сел рядом с ним, решив узнать правду. Тут наверняка какой-то обман. Ему хотят замазать глаза. Но не таков Никита, его не так просто провести. Однако Мерега и не думал ничего скрывать.