Одним прыжком Никита оказался за забором. Его ноги были обмотаны толстой мешковиной — чтоб не пробрал мороз. Через некоторое время пулемет умолк. Илиеш догадался, кто заткнул ему пасть. Странный человек этот Никита. Какой ни затеешь с ним разговор, обязательно сведет на цветы. Он в состоянии рассказывать о них дни напролет. Цветы для него — целый мир. И вот Илиеш увидел его иным…
Через несколько дней к фабрике подкатил «виллис». Главные силы Советской Армии пошли вперед, миновав фабрику. Советские офицеры — два капитана и полковник — на глаз определили количество табака в складах, переписали инвентарь, вручили Никите бумагу с печатью, назначив его ответственным за все имущество. И уехали. Фронт остановился где-то возле Оргеева. Оттуда ежедневно приезжали грузовики за табаком. Вместо денег солдаты давали квитанции. Никита растерянно смотрел на квитанции, пытаясь разгадать их секрет. Должность, которой его внезапно наградили, пугала… Но это случилось в такой спешке, что он даже не успел запротестовать и принял ее с покорностью солдата. На плечи Никиты лег немыслимый груз. Приближалось время закладки парников. Нужно было создать основу будущего урожая. До той поры он еще кое-как крутился-выкручивался. Мало-помалу склады пустели. Правда, табак был нерезаным, неферментированным, но шел и так. Солдаты — народ непривередливый. К тому же разве наши отцы и деды не курили его прямо с грядок, особенно во время уборки?
Раз в неделю Никита куда-нибудь уезжал. За него оставался Илиеш. Никита наказывал:
— Если кто приедет за табаком, не забывай брать квитанции.
Илиеш с серьезным видом, полный гордости за порученное дело, старался исполнить все, как требовалось.
— Боюсь, не попасть бы в кутузку с этими бумажками, — пожаловался как-то Никита, глядя на горку квитанций.
Он приходил в трепет от всяких документов и казенных бумаг. В каждой бумажке видел своего врага.
Наступала пора работы в парниках. Мужчин в селах почти не осталось, а у женщин головы были и так забиты множеством забот. Как ты их убедишь сеять табак, выращивать рассаду?
День и ночь Никита мотался по селам, подбирая для фабрики кадры, уговаривая закладывать парники. Канцелярия оставалась на Илиеша и одного псаломщика, которого выгнали из церкви за пьянство. Псаломщик Василий лучше знал бухгалтерию, чем десять заповедей. Никита дал ему двухкомнатную квартиру, и тот привез на фабрику семью: жену Ефимию и четырех дочек. Новый бухгалтер оказался умным и трудолюбивым. Правда, время от времени у него начинался запой. Напившись, он вытаскивал жену на балкон и начинал муштровать, заставляя делать гимнастику. Это развлекало всю фабрику. Если жена слушалась, все кончалось благополучно. Когда же она пыталась сопротивляться — начиналась свара.
— Эх, любил я воинскую службу и чистоту, — часто говаривал он Илиешу, — но не везло мне ни с тем, ни с другим.
Достаточно было увидеть его супругу, как все становилось ясно. Вечно нечесаная, в сползающих чулках, она еле двигалась от лени.
Все бумаги Василий содержал в образцовом порядке. Если Илиеш делал ошибку, заставлял переписывать заново. На паренька-кучера свалились сразу три должности — секретаря, агротехника и аптекаря.
— Я не разбираюсь в лекарствах! — протестовал он, когда Никита одарил его еще и этой работой.
— И не нужно, — успокаивал новоиспеченный директор. — Приедет же специалист. Не беспокойся. Ты только аккуратно разложи йод и бинты. Если кто-нибудь поцарапается, смажь йодом. Вот и поднимешь авторитет фабрики. Понятно? Остального не трогай.
Авторитет фабрики рос и без йода Илиеша. Постепенно стали собираться работницы. В складах работы не было, они трудились на парниках. В районе постановили, чтобы фабрика всю рассаду вырастила своими силами и уже готовую выдавала крестьянам. На устройство парников выходили все, от мала до велика, от директора до сторожа. Илиеш бросил свои бумажки и с азартом взялся копать землю, носить навоз. Весь пустырь напротив конюшен был огражден и занят парниками. Люди трудились от зари до зари, изо всех сил, только бы успеть вовремя дать рассаду. В этом и была суть дела. Иначе — зачем фабрика?
С большим трудом рассаду вырастили, и пришло время делить ее по селам, выдавать людям, чтобы они высаживали ее в поле.
Народ соглашался не особенно охотно. Никита мотался из села в село, агитируя крестьян.
— Дорогие мои, знаете ли вы, что значит сидеть в траншеях без табака?! — ораторствовал он. — Спросите ваших мужей, они скажут. Без хлеба еще можно терпеть, но без курева…
Люди были злы и издерганы, а он — плохой оратор. Кроме того, крестьянин в ту пору больше внимал окрику, чем уговорам.
Тут и начались настоящие трудности. Никита потерял покой и сон. Он никогда не думал, что люди, с которыми вместе вырос, ел ту же мамалыгу и говорил на одном языке, не смогут понять его.