Обрести себя

— Ты иди с ним, а меня ждут в другом месте. — Илиеш все же решил отколоться от товарищей.

— И я с тобой, — увязался Сырге.

Григорий простился с ними и побежал догонять разбушевавшегося сапожника. Где-то вдали голос Пинтилия еще раз вознес свою жалобу и затих. Наверно, Григорий утихомирил ночного солиста.

День закончился хорошо. Григорий, уняв Пинтилия, радовался неожиданному сабантую. В последнее время он знал мало веселья. Его сверстники давно поженились, а он все не мог найти свою суженую. Когда-то на фронте клялся себе, что если останется живым, то женится на второй же день после войны. Прошли годы со дня последнего выстрела, а он все ходит бобылем. Как-то даже не уловил перелома, который произошел в нем. Пропал обычный оптимизм, он стал рассудителен и ворчлив, как старик. Оживлялся, лишь рассказывая что-нибудь из фронтовой жизни. Ни танцы, ни девчата его не привлекали. Иной раз понравится девушка, но едва приблизится к ней, как очарование исчезает. А дня через два-три появлялась даже неприязнь к ней. «Неужели это старость?» — спрашивал он, ужасаясь. Его пугало собственное равнодушие ко всему, что так веселило и грело в молодости. Он старался стряхнуть тяжесть безразличия, преодолеть себя. Вот и сейчас, прикинув, не завалиться ли к какой-нибудь молодухе, он решительно зашагал домой. Спать.

Тем временем Пинтилий, прозванный в деревне мужем Мариоары, остановился у своей калитки, размышляя, вернуться к Иляне или уже поздно. Вернуться, естественно, очень хотелось. А вдруг она, горемычная, уже уснула? Разве можно ее тревожить! И так надрывается целый день с хозяйством, с детьми. А теперь, когда еще и он вошел в ее жизнь, совсем замоталась, тень тенью. И сколько так может тянуться? Найдется какой-нибудь лоботряс вроде Сырге, заморочит голову своими сладкими речами — и прощай Пинтилий. Некому больше будет согреть его на этом свете. Да, Сырге умеет к женщине подойти, они сохнут по таким хлыщам.

Бадя Пинтилий оторвался от калитки с большим трудом. Но, оторвавшись, решился зато на шаг, на который не хватало сил в течение двадцати лет. Вместо того чтобы пойти спать в свою старую избушку, он поднялся на веранду нового дома и с силой постучался в дверь. Мариоара и мысли не допускала, что он осмелится подняться ночью в ее хоромы, поэтому закрывалась на засов. Видно, спала крепко — он постучал вторично. Не слышит. Стал колотить изо всех сил.

— Кто там?

— Я. Открой!

— Кто это «я»?

— Я, Пинтилий!

Дверь слегка приотворилась, и в щели показалось заспанное лицо жены. Лицо круглое, полное, прилеплено прямо к плечам. Короткая шея ее в последние годы совсем исчезла.

— Овцы? — испуганно спросила она.

От этого возгласа винные пары улетучились из головы Пинтилия. Он со страхом вспомнил, что с вечера не закрыл овец. Если Мариоара узнает — убьет. Чувствуя, что мужество покидает его, он решил сразу схватить быка за рога:

— Не беспокойся, овцы целы. С тобой хочу поговорить!

— Поговорить?! Теперь, среди ночи? Да ты свихнулся!

Пока Пинтилий соображал, что еще сказать, она плюнула ему в лицо и захлопнула дверь. Ах, так? Выпитое вино снова забродило в жилах. И сапожник кинулся с кулаками на дверь.

— Открой, а то топором разнесу!

Больше от любопытства, чем от страха, Мариоара в конце концов отворила. Дочери проснулись и стояли за ней. Впервые в жизни они слышали, чтобы отец шумел, да еще ночью. Это даже любопытно.

Мариоара велела дочерям зажечь свет, у Пинтилия же спросила:

— С ума сошел, вислоухий?

Появление дочерей его озадачило. Он не желал их присутствия. Но, может, так оно и лучше. Чтобы не дать себе остыть и размякнуть, он выпалил заготовленную фразу:

— Ты не сердись, Мариоара, но я решил развестись с тобой.

— Что-о-о?

— Решил развестись.

— Как — развестись? Говори толком. Не понимаю.

— Развестись, что же тут непонятного? Ты сама по себе, я сам по себе. Вот и все.

— Не понимаю. Как так?

— А вот так, по-хорошему. Мне от тебя ничего не нужно. Беру сумку со своим инструментом и ухожу. Дочери уже большие. Нужно будет — помогу.

Мариоара начала понимать. Она замигала, складка, которая обозначала шею, углубилась. Она молчала, и ее лицо выражало даже некую грусть. Пинтилию стало немного жалко ее. Все же двадцать лет вместе прожили, вырастили двух девочек, похоронили трех ребят. Это целая жизнь. Если бы мальчишки не умерли, может, они привязались бы к нему и вместе они бы повлияли на вздорный характер Мариоары. А то ведь девочки всегда возле матери, ему не под силу перетянуть их на свою сторону.