Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография

Я мог легко поддаться искушению и крикнуть во все горло: «Смотрите на меня, я очень важный человек!» Но я знал, что был всего лишь маленьким винтиком в гигантской машине киноиндустрии, которой нужны были звезды, успех и пресса, чтобы выжить, но я был счастлив только оттого, что мне удавалось держаться на расстоянии вытянутой руки от этого сверкающего сумасшествия. Мой репортерский опыт настойчиво подсказывал мне сторониться подобного преувеличенного внимания. Понятно, что иногда очень и очень хочется развернуть утреннюю газету и увидеть собственное фото на полстраницы или покопаться в интернете на предмет еще пяти сотен новых ссылок на свое имя. Но можно проделать все то же самое и не увидеть ничего, ни одного упоминания о себе.

Быть заметным означает быть известным, нужным, существующим, но ты мертв, если о тебе забывают. Именно поэтому знаменитости идут на все, чтобы кормить эту прожорливую информационную машину, зачастую даже себе во вред, – они сами сливают свои планы папарацци, закатывают скандалы в клубах и ресторанах, и все только потому, что им необходима эта ежедневная доза в шесть заголовков, чтобы доказать себе, что они все еще живы, все еще популярны и все еще важны. Слава и популярность так же привязчивы и губительны, как кокаин.

Известная журналистка Линда Эллерби как-то написала, что когда цирк приезжает в город, то циркачи выбирают кого-нибудь из городского начальства и усаживают его на слона, и артисты парадом проходят за ним по всему городу, от вокзала и прямо до шатра. Человек, сидящий на слоне, пребывает в уверенности, что публика машет руками и кричит именно ему. А вот и нет. Все смотрят на слона, и просто так получилось, что в это же самое время на спине у слона сидит какой-то восторженный чинуша.

Вот и в Каннах все внимание прессы было направлено вовсе не на меня. Я просто сидел верхом на слоне.

Но именно здесь, в Каннах, произошло нечто, изменившее мою жизнь. Я не могу объяснить случившееся так, чтобы меня все поняли, могу только описать свои чувства, не более того.

За вечер до премьеры «Подмены» на фестивале был организован показ «Грязного Гарри» в кинотеатре под открытым небом. Фильм представлял сам Клинт Иствуд.

На пляже перед экраном были установлены ряды шезлонгов, а сам экран был установлен в море, на понтонах. Солнце склонялось к горизонту, и на сцене перед экраном появились дирижер Анджело Бадаламенти и его музыканты. Они играли композицию из сериала «Твин Пикс».

Закат солнца на юге Франции в любом случае представляет собой завораживающее зрелище. Я сидел на пляже, наслаждался великолепным вечерним пейзажем и думал о том, что никогда в жизни не видел такой красоты. Я слушал музыку, которая помогала мне еще глубже погружаться в великолепие заката, думал о грядущей премьере моего первого полнометражного фильма и вдруг ощутил глубокое чувство спокойствия и умиротворения.

НО ИМЕННО ЗДЕСЬ, В КАННАХ, ПРОИЗОШЛО НЕЧТО, ИЗМЕНИВШЕЕ МОЮ ЖИЗНЬ.

В течение долгих лет своей работы я чувствовал себя пассажиром, пытавшимся догнать уходивший автобус: красное от напряжения лицо, сбивчивое дыхание человека, прыгающего с одной работы на другую, постоянные мысли о том, что можешь опоздать, не успеть или промахнуться. Я постоянно пытался убедить всех вокруг себя, что во мне что-то есть, что я действительно могу быть писателем.

Как-то раз, еще во время съемок «Вавилона-5», Патриша Толлман сказала мне: «Когда я думаю о тебе, то всегда представляю, как ты с кем-то борешься, воюешь, словно тебя загнали в угол, а ты пытаешься выбраться из него».

Она была права. Меня столько раз загоняли в угол, что борьба за выживание превратилась в мой личный стиль жизни. Нет, дело даже не в том, что я постоянно воевал с цензурой или руководством той или иной кино– или телестудии. Я всю жизнь воевал с самим собой и тенями своего прошлого: своей семьей и отцом, с подонками, избившими меня, с теми, кто сомневался во мне и вставлял мне палки в колеса, чтобы я упал и больше не смог подняться. Я не знал, как можно жить и не бороться постоянно за свою жизнь.

Я был похож на боксера в стойке: подбородок прижат к груди, руки подняты, глаза уже почти ничего не видят от ударов, а тело клонится к полу, но упрямство и воля заставляло меня продолжать бой. Я пытался доказать что-то тем людям, которые обо мне и думать уже забыли.

Но в тот волшебный вечер на пляже в Каннах я вдруг понял, что мне больше ничего не надо доказывать, ни себе самому, ни кому-либо еще, иначе я не сидел бы там и не слушал бы прекрасную музыку. Даже если бы я ничего не сделал в своей жизни до начала работы над «Подменой», то участие в фильме таких звезд, как Клинт Иствуд, Рон Ховард и Анджелина Джоли, обеспечило бы ему, да и мне, вечную жизнь на экране. Первый раз в жизни я понял, что ветер уже не унесет мое имя далеко в неизвестность. Осознав это, я вдруг почувствовал себя легко и свободно.