Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография

«Да, он пьет, но так живут все в местах, откуда он родом. Они пьют во время и после еды, чтобы хоть как-то облегчить свою жизнь, ведь они работают и день, и ночь, не зная отдыха, и получают за свой труд копейки, их жизнь очень тяжела. У них электричество появилось всего лишь пару лет назад, а в любой деревне только у двух-трех семей есть холодильники или ледники, или хотя бы телефоны. Чего уж говорить об автомобилях».

Какое отношение пьянство отца имело к электричеству и автомобилям в деревнях за тысячи миль от него?

Об этом можно было только гадать. Алкоголики и абьюзеры всегда пытаются найти рациональное объяснение своему поведению.

Это не моя вина. У меня не было выбора.

Да, это твоя вина, да, это твой выбор – вот что мне всегда хотелось крикнуть ему в лицо, но вынужден был молчать, чтобы не навредить остальным членам семьи.

Ты мог бы стать совсем другим и выбрать иной путь.

Слова «у меня не было выбора» – худшее из возможных проявлений трусости, потому что с твоей точки зрения они дают тебе право унижать других и прятаться за собственным прошлым, где, как тебе кажется, тебя никто не достанет. Если наше прошлое определяет наше настоящее, то в таком случае я должен был превратиться в самую страшную сволочь на этой планете, в чудовище, и все потому, что ты был моим отцом на протяжении двадцати с небольшим лет. Но я выбрал другой путь, и если ты считаешь, что мы все пребываем в плену у прошлого, что мы должны поступать со всеми так же, как когда-то поступали с нами, со всей жестокостью и зверством, отныне и во веки веков, аминь, то мой собственный выбор полностью разрушает твою теорию жалкого ублюдка, расиста, женоненавистника, пьяницы и огромного куска дерьма.

Письма перестали приходить только после того, как моя мать наконец решила, что хватит с нее издевательств, и решила подать на развод. Это было одно из ее последних решений, которые она приняла до того, как болезнь Альцгеймера стала разрушать нейронные связи в ее мозге.

– Чарльз регулярно избивал ее до самого конца, – говорила мне моя сестра Тереза немного позже. – Даже в последние три или четыре года, когда они еще жили вместе. Они были уже стариками, но это его не останавливало. На самом деле он стал бить ее даже чаще.

Из-за артрита в спине она сгибалась при ходьбе, и это приводило его в бешенство. (Он, конечно же, и подумать не мог, что это могло как-то быть связано с тем, что он избил ее сразу после того, как она вернулась домой из больницы после серьезной операции на позвоночнике.) С каждым днем она слабела и становилась медлительнее, она не могла уже работать так, как раньше, и это бесило отца. Он тоже стал медлительным и уже не мог догнать ее, чтобы избить, как раньше, но проявил садистскую изобретательность и использовал ремни и цепи, чтобы можно было достать ее на расстоянии.

ПИСЬМА ПЕРЕСТАЛИ ПРИХОДИТЬ ТОЛЬКО ПОСЛЕ ТОГО, КАК МОЯ МАТЬ НАКОНЕЦ РЕШИЛА, ЧТО ХВАТИТ С НЕЕ ИЗДЕВАТЕЛЬСТВ, И РЕШИЛА ПОДАТЬ НА РАЗВОД.

Даже когда он уже передвигался в основном на инвалидном кресле, отец находил способы, как поймать ее. Обычно он поджидал в одной из комнат, а когда она заходила, перегораживал дверь своей коляской и продолжал издевательства.